— Что у вас под кителем? — спросил я. — Меховой жилет, что ли?
Сорочкин засмеялся и нажал на газ. Мы выехали с площади. В безлюдном переулке Сорочкин наклонился ко мне и сказал вполголоса:
— Я напал на след заговора.
— Какого заговора?
— Они хотят ровно в полночь бабахнуть по мэрии, ну, по горсовету. Как раз наступает двадцать пятое октября, понимаете? Годовщина по старому стилю.
Я не понимал: кто и из чего хочет бабахнуть?
— Ну, с крейсера, ясно же. — В голосе Сорочкина послышалась досада. — Корабль отбуксируют на рейд, и там Братеев подготовит одну из пушек к стрельбе.
— Какой Братеев?
— Бывший артиллерист. Кавторанг в отставке. Когда я служил срочную на БПК, Братеев был у нас командиром бэ-че-два. Красавец мужик!
— Валя, — взмолился я, — не говорите загадками!
— Да ну вас, Дмитрий, — отозвался он, сворачивая на широкую, обсаженную платанами улицу. — Неужели непонятно? Нашим коммунистам не нравится, что дело не доведено до конца. Что правительство Некозырева чешет себе задницу, когда заходит речь о полном восстановлении советской власти. Тут Анциферов вступил в сговор с Комаровским, ну, с начальником военно-морского училища, и тот выведет своих курсантов на улицы сразу после того, как с крейсера бабахнут. Или даже раньше — этого я пока не знаю.
— Кто это Анциферов?
— Бывший секретарь обкома комсомола и нынешний секретарь горкома компартии.
— Ну, выведут курсантов — а дальше что?
— Как что? У них давно подготовлены списки либералов, демократов, коммерсантов, будут хватать и свозить на стадион.
— Хм, на стадион. Как когда-то в Чили при Пиночете.
— Вот именно. Сейчас заедем за Давтяном, вы посидите минут десять в машине, я за ним сбегаю.
Машину он поставил возле палисадника одноэтажного дома. У палисадника, где росли густые кусты боярышника, сидели на скамейке, греясь на солнышке, три старухи. Все три вязали и одновременно разговаривали. Стекло в машине было опущено, и я невольно прислушался.
— А помнишь, — говорила одна детским голоском, — как Виктория рожала, а Энрике принял роды?
— Ты все перепутала, — возразила старушка, чье птичье личико было словно затянуто паутиной. — Виктория родила от Энрике, а роды принимал Альберто.
— А вот и не Альберто, а Адальберто! — прошамкала третья, с провалившимся ртом. — Сама все путаешь.
Прямо три парки, подумал я. Парки, прядущие судьбы людей. Тут одна из трех, с птичьим личиком, внимательно на меня посмотрела. Как их звали, парок этих, по-гречески мойр? Клото, Лахесис и, как ее, Атропос, обрезающая нить жизни. Которая же из них кинула на меня многозначительный взгляд? Уж не страшная ли Атропос? На всякий случай я сложил фигу и осторожно выдвинул ее из окошка. Но «парка» уже не глядела на меня. Она говорила весьма авторитетно:
— Уж эта Виктория! Как я возмущалась, когда она бросила мужа!
— Еще бы, — подтвердила старушка с детским голоском. — А помнишь, как переживала Алисия, когда появился Амадор?
— Ну да, считали, что она его убила, а он сидел в тюрьме.
— А как ее любил Диего! Ах, как любил!
— Разве Диего? А не Альберто?
— Нет, Диего!
Из-за кустов вышел Сорочкин, а за ним чернобородый молодой очкарик и худенькая девица, стриженная под мальчика, в серых брючках и серой же ветровке. Я познакомился с ними, это был Мартик Давтян и его жена Нинель. Они сели на заднее сиденье, и Сорочкин погнал дальше свой «Москвич». Давтяны наперебой принялись мне рассказывать, что в 1840 году, по дороге в штаб Тенгинского полка, Лермонтов провел три дня здесь, в Приморске — в ту пору город еще не существовал, а была казачья станица Трехверстная. Тут, а не в Тамани, как обычно считается, у Лермонтова произошла встреча с декабристом Лорером.
— Ну и как? — Нинель сияла от гордости. — Замечательный факт, ведь правда?
— Мы надеемся, — произнес Мартик Давтян глубоким, утробным голосом, — что в «Большой газете» найдется место для подготовленной нами статьи.
— Ну что ж, — сказал я, — давайте статью, я передам в наш отдел культуры. Только учтите, они будут проверять, обратятся к ученым…
Тут оба обрушили на меня такую филиппику в отношении официальной науки, что я предпочел замолчать и только кивал головой, словно китайский болванчик. Я спросил Сорочкина, куда мы направляемся. Оказывается, мы ехали на мукомольный комбинат, где Давтян служил главным технологом. Мукомолы, пояснял Сорочкин, единственное в городе успешно работающее частное предприятие. Они уже много лет упорно противятся национализации, которой их хочет подвергнуть городское начальство. Это единственная сила в городе, способная противостоять морскому училищу.