Ну и влип я! Дрянная командировка, чертов крейсер! Сидел бы себе за компьютером в Москве, кропал отчет о пресс-конференции Кимвалова. Небось не докатилось бы до Москвы бабаханье «Дмитрия Пожарского». Тоже мне «Аврора»! У Некозырева правительство, конечно, никудышное, но есть же, черт дери, конституция, пусть обкорнанная и урезанная думцами, но все же — основной закон, запрещающий насильственные действия…
А ты, Настя? Ну, признавайся, это ты была с Братеевым? И вообще, как ты тут очутилась?
Да нет, чепуха, реникса! Какая-то девица просто похожа на тебя. Мало ли рыжих? Да и что бы могло привести тебя в этот окаянный Приморск?
Я спросил у Сорочкина:
— А почему вы Валентин, а не Хуан Карлос какой-нибудь?
— Да потому что молодой. Я когда родился, латиноамериканские сериалы уже не крутили. Вы-то ведь тоже с нормальным именем.
— Да, — сказал я. — Хотя я мечтал об имени Лопе де Вега.
— Тоже красиво, — усмехнулся он. — Если хотите, буду вас так называть — Лопе де Вега.
Неспешно мы подъезжали к мэрии — солидному зданию советского имперского стиля, со скрещенными каменными знаменами над массивной дверью. У двери, охраняемой двумя вооруженными милиционерами, толпились люди. Тут были горожане обычного невзрачного вида, но были и хорошо одетые люди, вероятно, в недавние времена называвшиеся «новыми русскими».
Мы вышли из машины и принялись было проталкиваться сквозь толпу, но тут дверь, ахнув пружинами, отворилась, и из мэрии вышел собственной персоной Головань. Плечистые охранники начали расчищать ему дорогу, но Головань остановил их.
— Вы ко мне, граждане? — вопросил он зычно.
— К вам! К вам, Игнат Наумович! — раздались голоса. — Защиты, отец родной! Запретили вывозить хурму за пределы района, а куда девать? Уродилось-то хурмы столько, сколько на весь Эс-Эн-Гэ хватит…
— Эс-Эн-Гэ! — Головань надул щеки, как всегда это делал перед значительным заявлением. — Это уродливое образование доживает последний год! Шо? Это я вам говорю! Белорусы уже с нами — куда им деваться со своей бульбой? Армения тоже вернется, как только армянской диаспоре надоест платить ей денежки…
— Игнат Наумыч, а вот опять повысили плату за воду и электричество…
— Электричество! — бурно подхватил Головань. — Закроем наглухо кран на нефтяной трубе — и шо будет делать Украина без света и тепла? Плясать гопак с голой задницей при свечках? Точно вам говорю, придут к нам: пустите, братья-славяне, обратно! Молдавия пусть забудет о Румынии — введем войска, не позволим!
— Игнат Наумыч, — кричал главный строитель Шуршалов, размахивая беретом. — Эх, пропустите, земляки! Я насчет крейсера хочу, Игнат Наумыч! — надрывался он.
— A-а, крейсер! — услышал Головань его отчаянный вопль. — Крейсер «Дмитрий Пожарский» должен быть достроен, это я вам говорю! Нельзя его продавать Чили! Мы направим авианосец к берегам Чили, но не на продажу, нет, господа латиноамериканцы! Свою морскую мощь им показать — и Чили, и Перу! — Тут Головань неожиданно пустил слезу и проговорил жалостливым тоном: — Вы, наверно, знаете, шо мой младший брат Вениамин, кровиночка, пропал в перуанской сельве…
— Игнат Наумыч, так как насчет хурмы…
— Пропал, исчез! — плача, выкрикнул Головань. — Я послал его установить связь с «Тупаку амару», была с ними договоренность о межпартийных обменах — а он пропал! Полгода уже ни слуху, ни духу!
Один из охраны подал Голованю огромный клетчатый носовой платок, и он звучно высморкался.
— На достройку «Пожарского», — кричал Шуршалов, — нужно всего четыреста миллионов!
— Да, деньги! — Головань схватил главного строителя под руку. — Жен заложим, а деньги достанем, брат мой, страдающий брат! Может, там уже съели тебя дикари…
— Не позволим! — выкрикнул прилично одетый щекастый человек в зеленой шляпе. — Не позволим съесть твоего брата, Наумыч!
Я заметил, что этот, в зеленой шляпе, украдкой вытер свои туфли о брюки стоявшего рядом пожилого ротозея. Туфли сияли, сверкали. Вот, подумал я, простейший способ содержать свою обувь в порядке.