Оруженосец замялся.
— Да как сказать…
— Скажите, Санчо, — Альдонса пошла напролом, — а вы вообще-то хотите ехать с сеньором Кихано в это… такое своеобразное… путешествие?
Санчо открыл рот — и закрыл его снова. Альдонса ждала. От ответа Пансы многое зависело, а она почему-то была уверена, что ответит он честно…
Раздался громкий стук двери, затем шаги. Альдонса услышала ЕГО голос раньше, чем на пороге комнаты выросла высоченная фигура.
— Альдонса! Он опять ее бьет. Опять бьет Панчиту. А ее собственная мать не пускает меня в дом! Семейные, мол, дела, сами решат… Сор из избы… Ладно. Когда я надену латы — пусть она только попробует вякнуть про семейные дела! Эта скотина, ее отчим, он…
— Алонсо, — тихо сказала Альдонса, и только тогда он заметил гостя.
— Друг мой Санчо…
Сегодня он произносил эти слова впервые в жизни. То есть нет — он повторял их часто, размышляя о будущем, лежа ночью без сна. Но теперь слова, обращенные к живому человеку, наконец-то наполнились смыслом.
Оруженосец опустился на колено:
— Пошли Бог вашей милости счастья в рыцарских делах и удачи в сражениях.
— Друг мой Санчо! — Алонсо поспешил поднять его. — Вы… вы готовы принять пост губернатора на подходящем для этого острове?
Так говорил отец. «Прежде всего ввернем о губернаторстве и посмотрим, как он ответит».
Санчо рассмеялся. Без сарказма, без желчи — радостно, отдавая должное веселой шутке.
У Алонсо немного отлегло от сердца.
Тот, что отправлялся с отцом, был тучен и корыстолюбив. Когда ему напомнили о губернаторстве, только кисло поморщился. Он постоянно требовал денег — какой-то платы, каких-то «суточных»; Алонсо не оставляла мысль о том, что именно из-за его предательства отец и погиб. Умер на обочине пустой дороги. Он захлебнулся в луже, избитый, не в силах подняться… Люди, которым он хотел помочь, бросили его валяться в грязи, а тот Панса ограничился телеграммой родным…
Усилием воли Алонсо отогнал черное воспоминание.
— А мы тут как раз говорили о счастье для всего человечества, — улыбнулась Альдонса.
Оруженосец крякнул:
— Да уж… О счастье хорошо поговорить перед ужином, пищеварению вроде бы способствует.
— Вы голодны, — спохватилась Альдонса. — Пойду распорядиться насчет ужина.
Алонсо мягко поймал ее за локоть:
— Надень, пожалуйста, тот кулон… мой любимый. Пусть будет праздник!
— Цепочка порвалась, — грустно улыбнулась Альдонса. — Я отнесла ее к ювелиру.
Алонсо пребывал в прекрасном расположении духа. Добрая примета — оруженосец прибыл вовремя, и звать его Санчо, как и того, первого.
Разумеется, не избежать визитов досужих соседей. Разумеется, они все припрутся сюда под разными предлогами, и первым явится, конечно, Карраско…
Фелиса подавала на стол. Наливая вино в бокал Алонсо, она наклонялась так низко, что касалась грудью его руки. Алонсо не было неприятно, наоборот — он улыбался. «Наверное, это потому, что я добрый сегодня, — думалось ему. — У меня хватит терпения на всех, в том числе на глупенькую Фелису…»
Он украдкой поглядывал на Альдонсу, но та, казалось, с увлечением слушала Санчо и не обращала внимания на вольности, нахально творимые под самым ее носом. Правда, и Фелиса умела выбрать момент — наполняла бокал Алонсо только тогда, когда Альдонса отворачивалась.
— Господин мой, — начал Санчо со смущенной улыбкой. — Вы позволите, я уже буду вас так называть? С тех пор как семейство Панса переехало под Барселону, об истории странствующих рыцарей приходилось судить со слов тех Панса, которые возвращались из похода. Признаться, мой дядюшка Андрес, который сопровождал в походе вашего батюшку, он понарассказывал всякой ерунды, но ведь его в наших местах каждая собака знает как, простите, брехуна. Мой отец не таков, иначе не назвал бы меня Санчо. Но вы все-таки скажите, сеньор Алонсо, преуспел ли ваш батюшка в походе? Защитил кого-нибудь? Спас?
Алонсо посмотрел Санчо в глаза. Парень был простодушен, как и положено, и спрашивал без тайного умысла, без подковырки.
— Мой отец Диего Кихано, — проговорил Алонсо медленно, — был образцом рыцарской доблести и подлинного милосердия. К сожалению, пространствовал он недолго. Отец вступился за работников, над которыми издевался хозяин, а хозяин пообещал работникам денег, если они изобьют отца. И они избили его, и он умер…
Алонсо замолчал. Посмотрел на Альдонсу; та сидела прямая, невозмутимая, и он проклял себя — зачем понадобилось говорить об этом как раз перед походом? После всех этих ночных сцен? И кто знает, что она скажет сегодня ночью… Или о чем промолчит, закусив зубами край подушки…