И Санчо покрутил пальцем у виска, стараясь при этом, чтобы жест вышел как можно более деликатным.
— Людям свойственно называть безумным все, что выходит за рамки их понимания, — сухо отозвалась Альдонса. — Когда человек отправляется в далекое трудное странствие, чтобы заступаться за обиженных, на которых, кроме него, всем плевать… конечно, такого человека легче признать больным.
Лицо Карраско приобрело нездоровый пурпурный оттенок. Заливая обиду, психиатр приложился к бокалу — благо Фелиса была начеку и вовремя успела наполнить его.
— Но ведь наш сеньор Алонсо, — медленно сказал Санчо, — ведь он тоже отправляется в далекое и трудное… и опасное… и что там говорить, чреватое колотушками путешествие… отправляется ради всеобщего счастья. Посмотрите на него — ведь он в здравом уме?
И все посмотрели на Алонсо, а он поднял свой бокал и осушил его.
— Здравый ум, — сказал он глухо, — здравый смысл, душевное здоровье велит нам пройти мимо матери, которая, опоив маковым настоем грудного ребенка, тащит его собирать милостыню.
— Да, но… — осторожно начал Санчо. — Но сможет ли благородный идальго заменить младенцу мать? Пусть даже такую скверную? И куда он денет мальца — в приют? Или сам станет его воспитывать? И сколько таких мальцов ему придется в конце концов подобрать?
Карраско молча сопел, наливаясь вином; Алонсо понял, что позволил втянуть себя в спор. Что ему трудно сдержать себя, что он не сможет остановиться.
— Маленькая Панчита, наша соседка, — сказал он, — которую каждый день бьет ее скотина-отчим… Тоже любит свою мать! А мать заступается за мужа, выгораживает этого… эту сволочь! А Панчита ее любит! А мы терпим и проходим каждый день мимо этого дома.
— Алонсо, — тихо сказала Альдонса.
Алонсо опустил плечи:
— Нет, все в порядке… Санчо, друг мой Санчо, ну конечно же, я не сумасшедший. Был бы я сумасшедшим — ни за что не пошел бы никуда, да и Самсон, — Алонсо чуть усмехнулся, — никуда не пустил бы меня. Вы думаете, я не понимаю, как буду выглядеть со стороны? Копье, латы, фамильный шлем? Я понимаю, Санчо. Те, за кого я вступлюсь, не скажут мне ни единого доброго слова. Даже те, которым я на самом деле смогу помочь. Никто. Они будут плевать мне вслед. Они будут кидать в меня камни и комья грязи. Если я упаду — они будут топтать меня; если попытаюсь усовестить их — станут ржать и улюлюкать. Издевательства, унижения, кровь и грязь — вот что ждет меня в дороге, а вовсе не слава. А я в здравом уме. И я почему-то иду? Почему, а?
— Почему? — тихо спросил Санчо. — Вы, наверное, верите, мой господин, в эту старую легенду? Что с каждым шагом Росинанта… приближается новый Золотой век, и когда-нибудь новый Дон Кихот сумеет защитить, ну, всех на свете несправедливо обиженных. Что одно его имя будет вселять, ну, ужас в сердца негодяев. И наступит время, когда не будет униженных нищих старух, и брошенных детей, и этих, ну, падчериц, которых избивает отчим.
— Золотой век никогда не настанет, — жестко сказал Алонсо. — Вернее… нет. Не так. Не знаю, настанет ли Золотой век. Знаю, что должен идти. Что на дороге должен быть Дон Кихот. Что он должен любить Дульсинею…
Он набрал в грудь воздуха. Наверное, он сказал бы что-то очень важное — но речь его оборвал Карраско, уже пьяненький, но все еще переживающий обиду:
— Да, кстати, насчет наследственности! Мы тут все спорим, был ли Рыцарь Печального Образа сумасшедшим в медицинском смысле этого слова… Допустим, это действительно спорный вопрос. Но вот наследственность Дон Кихота… Для того, чтобы оказаться в зоне риска, сеньору Алонсо достаточно иметь в предках одного только сеньора Кристобаля Кихано!
Карраско встал и, покачиваясь, направился к портрету за портьерой. Дернул в сторону тяжелый бархат, открывая взглядам бледное, одутловатое лицо со стеклянными глазами — еще один портрет, еще один Дон Кихот.
— Это, милейший Санчо, — с нажимом произнес Карраско, — прямой потомок Рыцаря Печального Образа, один из предков, нашего Алонсо, который в свое время тоже вступил на стезю донкихотства… Это сеньор Кристобаль Кихано! Диагноз на диагнозе, принудительное лечение не представилось возможным провести, в конце концов безумец погиб от аркебузной пули… И этот человек — предок нашего Алонсо! А вы смеетесь надо мной, когда я предлагаю сеньору Кихано еженедельные психиатрические тесты…
— Фелиса, ты оглохла, кто-то пришел, — излишне резко сказала Альдонса.