Я не спеша побрел между могил, посматривая на самые интересные надгробия. Экземпляры попадались удивительные. Некоторым место было в художественной галерее. Причем все — в отличном состоянии. Служащие кладбища честно выполняли свою работу, а уж сами или с помощью добровольцев, не знаю. Только никаких следов воровства скульптур, барельефов, цепей и всех прочих, порой недешевых атрибутов прижизненного благосостояния покойников я не заметил.
Ту могилу я нашел не сразу. А когда обнаружил, то ничего не понял. То есть увиденное я все по отдельности мог определить и оценить. Бронзовая плита с литыми буквами и изображением космического грузовика старой конструкции, которые в последнее время используются главным образом для наращивания линейных и объемных параметров орбитальных портов. Под плитой, судя по надписи, уже двадцать пять лет покоился командор Шварцкопф Гюнтер, проживший на белом свете шестьдесят пять лет и три дня. В плиту вправлен камень, похожий на метеорит. Я знаю, есть любители, которые отваливают за такие камушки неплохие деньги. А этот уже четверть века на месте… Сбоку от плиты торчит белая пластмассовая трубка около сантиметра в диаметре, Хотя торчит — громко сказано. Так, выступает над поверхностью земли небольшим пенечком. А за плитой лежит яркая пластиковая бутыль с какой-то бытовой химией емкостью примерно на литр. Я нагнулся за ней, отодвигая низко растущую ветку кустарника, отметив про себя, что служащие могли бы и получше заботиться о зеленых насаждениях.
Я успел увидеть движение справа от себя и среагировал на него, отклоняясь в сторону и ставя блок. Но это все, что я сумел сделать до того, как мне на темечко опустилось нечто тяжелое, отчего у меня перед глазами вспыхнуло, и я провалился в бездну, рискуя попасть прямо в костлявые объятия командора Шварцкопфа.
Было сыро, болела голова, надсадно работали легкие. Я лежал под кустами в луже жидкой грязи. В метре от меня сочился сосок поливальной системы, вода натекала под куст, где я валялся, и размывала мягкую землю, которая на глазах превращалась в грязь, где я и пребывал на манер деревенского борова. Попробовал повернуть голову и охнул от боли.
Стараясь делать как можно меньше движений, я пополз вперед, на солнце, мысленно прощаясь со своим щегольским светлым костюмом, который надевал до этого всего раз пять.
Карман оказался вывернут. Вот тебе и миф о том, что на Парфии нет уличной преступности. Я продолжил ревизию. Как ни странно, ничего, кроме денег, не пропало. И еще ключи от губернаторской машины. Ну, не велика потеря. Местная полиция в лепешку расшибется, но машину найдет.
Из самых заметных и неприятных открытий была потеря подвижности моей шеи. Затылок вспыхивал болью. Нет, это не кулаком меня приголубили. Если только кулак не был размером с ведро. Судя по всему, саданули меня чем-то вроде доски или весла. А если вспомнить место происшествия, то это, скорее всего, была лопата.
Кое-как обмыв руки и лицо, я поплелся к воротам кладбища. По дороге я обнаружил еще одну пропажу. Часы. Симпатичные такие часики, с наворотами, со встроенной системой ориентации на местности, задействованной на навигационную спутниковую сеть планеты. Таким образом я лишился очень хорошей вещи, к которой привык за несколько лет. Но, с другой стороны, у меня появился шанс отыскать грабителя при помощи той самой системы ориентации, позволяющей на местности обнаруживать объект с точностью до нескольких метров. Если, конечно, мои ценные часики не валяются в какой-нибудь канаве или в мусорном баке.
Сейчас мне было наплевать на задание. Меня грело одно большущее желание найти того чудика или, скорее всего, двоих и поговорить с ними по душам, доходчиво объяснив, почему так поступать нехорошо. Не по-людски. Уверен, мои аргументы были бы вполне убедительны.
И еще у меня была пара вопросов к Сью — по поводу добровольцев.
С того момента, как я вошел на территорию кладбища, прошло минут тридцать, может быть, сорок. Но за это время у ворот произошли некоторые изменения.
Скорбнолицый служитель желтой синтетической метелкой на длинной ручке мел невидимую пыль около входа. Судя по его медленным, ленивым движениям, делал он это не столько для того, чтобы навести чистоту, которая, на мой взгляд, и так была идеальной, и даже не для того, чтобы убить время, заняв его видимостью общественно-полезного труда. После удара по голове я стал подозрительным и готов был расценивать даже самое обыденное и мирное поведение людей не в их пользу. Поэтому я подумал, что служитель скорби только демонстрирует свою расслабленную безмятежность, а на самом деле исполняет роль часового.