Наверное, у меня лицо перекосило, потому что лысый ухмыльнулся и заметил, что даже не это самое страшное. В какой-то миг вся сеть оказалась забитой огромным количеством закодированной информации, которая невесть откуда взялась и невесть куда исчезла. Была ужасная минута, когда самолеты могли упасть на землю, поезда сойти с рельсов, электростанции выключиться, и так далее… Жертвы исчислялись бы миллионами, в лучшем случае. В это время горстка арабских террористов могла захватить Белый дом, Конгресс, Пентагон или клуб «Голубая устрица» — в зависимости от вкуса и настроения. И поэтому Дикинсон получит все, что ему причитается, а сигналы, которые он сможет теперь принимать до конца жизни, будут слышны лишь из соседней камеры. Если же кто-то скроет от правительства важные сведения о преступнике, у него будут крупные неприятности. Разумеется, речь не идет о присутствующих…
Я возвращался в гостиницу с тяжелой головой, размышляя над тем, в какое серьезное дело я влип по самые брови. Но насколько оно было серьезным, я сообразил лишь потом. А вначале я ничего не мог понять, потому что когда вошел в свой номер, то получил по голове чем-то тяжелым и твердым.
Очнувшись, я обнаружил, что сижу у стены, а руки и ноги крепко привязаны полотенцами к креслу. В башке гудело, как в вытяжной трубе, а в глазах рябило. Когда я немного прочухался, то заметил, что телевизор в номере включен, только вместо передачи на экране мелькают темные и светлые пятна, от которых до рези болит под веками. Прикрыв глаза, я подождал, пока резь не исчезнет, а когда снова открыл, то увидел, что на моей кровати сидит Дикинсон собственной персоной и внимательно смотрит на меня.
Потом он заговорил. Голос у него сильно изменился, стал скрипучим, каким-то мультяшным, что ли! Он извинился и сказал, что сразу меня не узнал. На это я ответил, чтобы он не расстраивался из-за такой мелочи, а раз уж я — это действительно я, то почему бы ему меня не развязать. Он поморщился и сообщил, что это для моего же блага. Чтобы меня не сочли его сообщником, хотя все это пустяки… И что он немного побудет здесь, а потом уйдет.
Тут он замолчал и принялся опасливо водить носом, словно собака, учуявшая скунса. Вдруг он слетел с кровати, как будто ему пинка дали, подскочил к креслу и принялся водить руками надо мной. Схватил за воротник, дернул, словно нитку вытаскивал, и сунул мне под нос штуку, похожую на булавку с маленькой круглой головкой. Я сразу понял, что это такое.
Ай да лысый! Профессионал, сразу видно. Понятно, что зубы мне заговаривал, но когда успел микрофон в воротник всадить, хоть убей, не знаю! Разве что когда по плечу хлопал…
Глаза у Дикинсона остекленели, он швырнул микрофон на пол и забегал по комнате. Да только по ней не очень-то разбежишься. Его мотало от кровати к стене, от стены к дивану, а от дивана кидало к телевизору, словно компания невидимок перебрасывала его тулово друг другу.
Когда беднягу отпустило, Дикинсон бросился в ванную, там зашумела вода и раздалось рычание — похоже, его рвало. Я же скосил глаза себе под ноги, пытаясь разглядеть микрофон, и сказал негромко: «Эй, парни, если меня слышите, поторопитесь, у него крыша съехала…» Тут Дикинсон вернулся в комнату, весь мокрый и помятый, и я заткнулся.
Он вроде бы успокоился и снова принялся ходить от стены к стене, что-то бормоча о невыносимом одиночестве разумной Вселенной, о каком-то «первичном бульоне», застывшем в ожидании первотолчка, и тому подобную чушь. Ну, а я ждал, когда же ворвутся бравые ребята и спасут меня.
Мелькание на экране раздражало, но, приглядевшись к чередованию пятен и теней, я тут же понял, что этого не следовало делать. Глаза мои словно прилипли к телевизору, веки не желали опускаться, а взор я не мог отвести в сторону — дрожащие линии и разноцветные многоугольники возникали и исчезали в завораживающем ритме. И чем дальше, тем больше цветов и фигур мне удавалось разглядеть; казалось, еще немного, и весь этот калейдоскоп рассыплется, открыв удивительно ясную и простую картину, и тогда мне все станет понятным, доступным и весьма приятным.
Но картина так и не возникла, не хватало каких-то цветов и линий, поэтому во мне осталось раздражающее чувство неполноты, досады… Так бывает, когда соберешься надраться с друзьями, и уже компания сложилась, и в бокалах лед и виски в должной пропорции, но тут раздается звонок, и ты вынужден мчаться по вызову клиента, у которого развалилась вентиляционная сеть и оборудование с минуты на минуту выйдет из строя.