— Вообще-то, я собирался на ужин в Дом Правительства, — нерешительно возразил я, но на улице действительно стало чересчур мокро и неуютно. — Впрочем, — добавил я поспешно, — в связи с вашим неожиданным появлением ужин, наверное, отменят.
— О, нет, мистер Лэмб, не отменят. Больше того — очень важно, чтобы вы на нем присутствовали. Нам необходимо обсудить несколько важных вопросов.
— Важных вопросов?
— Да, но об этом мы поговорим позже. А сейчас сядьте и постарайтесь расслабиться. Давайте просто поболтаем, мистер Лэмб, как мы с вами болтали на корабле. Расскажите мне еще раз о ваших любимых поэтах. Скажем, о ваших любимых американских поэтах конца девятнадцатого века. Вам, несомненно, должен быть близок Уитмен. Я не ошибся?
Нет, вы не ошиблись, Туклик. И Уитмен, и Дикинсон, и Крейн… Вам не приходилось читать его стихи, Туклик? Они очень, очень любопытны. Вот послушайте… — И я прочел на память свои любимые строки:
Один человек боялся встретить убийцу, другой — боялся встретить жертву.
И один был мудрей, чем другой…
— О да, — кивнул Туклик. — Очень хорошие стихи! Кажется, это из «Черных всадников»?..
— Да, — подтвердил я, покачивая головой. Широта его кругозора неизменно меня поражала.
Так мы беседовали, пока лимузин вез нас к Дому Правительства. Наконец мы прибыли; дверца лимузина распахнулась, и нас провели в просторный обеденный зал.
И на этом неспешным разговорам настал конец…
Глава 3
В небесах или глубинах
Тлел огонь очей звериных?
Где таился он века?
Чья нашла его рука?
Когда мы с Тукликом появились в зале приемов, Кларисса Дюбуа беседовала о чем-то со своим первым помощником — худым, чрезмерно улыбчивым типом, которого я уже встречал в госпитале. Но сегодня Бейли — так звали помощника — не улыбался. Напротив, он что-то горячо доказывал, и его лицо даже слегка раскраснелось от неудовольствия или гнева. Слушая его, мадам Дюбуа лишь рассеянно улыбалась и качала головой, время от времени вставляя какие-то короткие замечания.
Но стоило им увидеть нас, как все в мгновение ока переменилось. Лицо Бейли озарилось широкой сердечной улыбкой. Шагнув нам навстречу, он приветливым жестом протянул мне руку.
— Мы очень рады видеть вас, мистер Лэмб… — сказал Бейли. — И вас, разумеется, тоже, господин генеральный консул, — добавил он и слегка поклонился Туклику. — Для нас большая честь принимать вас у себя.
Но Туклик, не обратив на него ни малейшего внимания, сразу заговорил с губернаторшей.
— Мадам С-сюбуа, — сказал он шепеляво, — меня очень бес-спо-коят пос-следние новос-сти…
— Мы делаем все, что в наших силах, Туклик, — ответила губернаторша, устало улыбнувшись. — Лично я придерживаюсь мнения, что все дело в общении, вернее — в отсутствии такового. Группировки или партии, на которые раскололось наше общество, просто не желают объяснить друг другу свои позиции.
— Старые колонисты и молодое поколение общаются только через «Обсервер», — вставил Бейли. — А поскольку правительство не контролирует, что печатается в этом листке, предсказать, как далеко могут зайти страсти, невозможно. Положение складывается крайне опасное.
— Но на страницах «Обсервера» обе партии по крайней мере говорят о том, что их волнует, — возразила мадам Дюбуа, поворачиваясь к своему помощнику.
— Не говорят, а скорее, — орут, — возразил Бейли, но, заметив выражение лица своей патронессы, тотчас поправился: — Хотя, вы правы — в целом, конечно, это можно называть обменом мнениями…
Туклик поднял руку, и они оба замолчали.
— Нас-сколько я помню, — сказал он сварливо, — с-свобода печати — это ваш-ша идея. Вы нас-стояли на этом, когда мы только начинали колонизас-сию. Даже тогда эта конс-сепсия показалас-сь нам довольно с-странной. Нельзя пос-сволять вс-сем и каждому критиковать правительс-ство. Что же, теперь вы рас-скаиваетес-сь в с-своем реш-шении? Может быть, вы хотите, с-стобы мы положили этому конес-с?
Туклик шипел, как рассерженный уж, и в другое время это показалось бы мне смешным, но последний заданный им вопрос был просто взрывоопасным. Слишком многое оказалось брошено на весы. Конфликт между губернаторшей и ее первым помощником был слишком очевиден, и я — сторонний наблюдатель — не мог не испытывать неловкости. К этому чувству примешивалась и моя личная симпатия к Полу Силзу и его коллегам из «Обсервера», но главным было все же не это. Вопрос Туклика имел самое непосредственное отношение к будущей судьбе людских поселений на Каледонии. Я понимал: если сейчас руководители колонии признают, что идеалы свободной прессы оказались нежизнеспособны, это будет равнозначно просьбе помочь остановить беспорядки. Сгудон, конечно, вмешается, но тогда с мечтой о независимости людям придется распрощаться надолго. С другой стороны, рассуждал я, если мадам Дюбуа откажется от предложения Туклика, нынешняя неспокойная ситуация при первой же ошибке администрации может перерасти в самое настоящее братоубийство. А если это случится, разве Сгудону не придется вмешаться?.. Словом, вопрос был не из простых, и я искренне радовался, что отвечать на него придется не мне.