— Даша, — взмолился я. Она вылезла из-под меня.
Все наши действия и движения с этой секунды стали неловкими и некрасивыми. Два человека возились на пыльном полу, один из них старался вырваться и подняться, а второй не пускал…
Даша победила и оттолкнула меня так, что стало не по себе.
И встала.
И не сразу сообразила, что у нее до самого пояса расстегнута блузка, а лифчик разорван, поэтому тугая округлая грудь без стыда видна, как некий плод, сладкий и чистый.
Потом она поймала мой взгляд и стала быстрыми, но неверными пальцами застегивать блузку.
Я сидел на полу.
Потом поднялся, и с каждой секундой мне становилось все стыднее.
— Прости, — сказал я.
— Разве это любовь? — сказала Даша с укоризной. — Разве такая любовь у людей бывает? Ты мне понравился, и я думала, что у нас с тобой все будет очень красиво.
— Честное слово — прости! Я не хотел так.
Все. Она была застегнута, недоступна, она поправила волосы и спросила:
— У тебя зеркала нет?
А сама уже рылась в своей сумке. Это была спортивная сумка, с которой она ходила в бассейн. Из нее, как из матрешки, появилась маленькая черная сумочка, из нее — зеркальце.
— Мне пора идти, — сказала Даша. — Ты меня проводишь? Когда мы вышли в коридор, она добавила:
— В отделение не провожай. Только выведи из вашей хирургии.
Мы медленно шли по коридору.
К Даше возвращалось хорошее настроение. Видно, теперь она меня не боялась и готова была простить.
— В конце концов, — вдруг заявила она, — ты не успел сделать ничего дурного.
— А я и не собирался делать ничего дурного.
— У девушки есть принципы, — возразила Дашенька. — Один из них — сохранение себя для продолжения рода. Именно для этого создан наш клон. Мы должны стать женами оптимальных мужчин. А я не знаю, прошел бы ты конкурс.
— Конкурс на жениха?
— Не смейся. Это очень серьезно.
— Ты уверена, что вас держат как консервы для женихов?
— А ты можешь предложить другую версию?
Я задумался. Конечно, соблазн был велик. Но я понимал, что Григорий Сергеевич прав. Для меня величие и смысл подвига заключались в жертвенности. Наш клон можно было назвать, будь нам свойственно чувство черного юмора, клоном имени Александра Матросова (был такой герой во время Отечественной войны, который закрыл собой амбразуру). Клон Даши существовал и объединялся на принципе жизни. Наше внутреннее противоречие заключалось в конфликте индивидуального стремления к жизни и социальной значимости смерти. Конфликт Даши был между определением спутника жизни, которого ей выдаст Мария Тихоновна, и желанием ее глаз и тела самой выбрать себе партнера. Вот и сейчас она толком не знает, можно ли поддаться голосу плоти или надо ждать распоряжения свыше?
Вам иногда может показаться, что я размышляю слишком умно и сложно. Но это ведь не только мои мысли, это и мысли моих генетических родителей, унаследованные мною в неполной и порой уродливой форме. Я сам не знаю, откуда вдруг во мне возникают слова, фразы и обрывки мыслей, которых, по здравом размышлении, во мне и быть не может.
— Я ловлю себя на том, что я — узурпатор. Даже мысли краденые.
Наверное, поэтому я не имею права на долгую жизнь.
— Ты о чем задумался? — спросила Дашенька.
Глаза у нее горели — мы вышли в коридор, под потолком которого тянулись рядком маленькие яркие лампочки. Вот глаза и отражали их.
Когда мы проходили мимо кабинетов бухгалтерии, Дашенька вдруг спросила:
— А мы еще встретимся?
Вместо ответа я поцеловал ее. Так обрадовался. Не ожидал этих слов. Но этот поцелуй был скорее нежным, чем страстным. Вы понимаете разницу?
— Погоди, — сказала Даша. — Кто-нибудь обязательно пойдет мимо.
— Ну и пускай! — Мне в тот момент и в самом деле было все равно. Я бы не испугался и самого Григория Сергеевича.
— Я скажу Марии Тихоновне, что выбрала тебя в свои мужья, хорошо?
— Погоди, — попросил я.
— Ты не хочешь?
— Я очень хочу. Но я ведь тоже не совсем себе принадлежу. И нам могут запретить встречаться.
— Я очень сильно попрошу!
— Твоя Мария Тихоновна моему доктору — не указ.
— Ты уверен?
Она даже остановилась посреди коридора.
— Боюсь, что так.
— Значит, я не смогу выбрать тебя? Тогда мы убежим отсюда.
— Куда?
— Туда, где можно быть со своим любимым человеком.
— Я не знаю такого места.
— Ваня, дорогой. — Она стала сразу куда старше и мудрее меня. — Мир не заканчивается этой клиникой. А мне кажется, что ты всю жизнь прожил здесь, не выходя на улицу. Люди летают на Луну, кидают бомбы, изобретают компьютеры, а ты сидишь здесь и чего-то ждешь. Ты ведь даже не рассказал, для чего готовили твой клон. Неужели просто так? Никто не живет просто так. У каждого человека есть цель. Даже если ему кажется, что цели нет. Но от тебя зависит очень многое, правда?
У нее была такая милая для меня манера, совсем как у англичан, задавать одним словом вопрос в конце фразы. «Правда?» — говорила она.
— Мне хочется, чтобы ты меня целовал. Видишь, какая я искренняя? Я тебе честно скажу, только не смейся, мне очень хотелось там, на кровати, чтобы ты все сделал, что хотел сделать… Да не красней ты, умоляю! Но я не могла тебе позволить потому, что сама еще не решила, и еще потому, что я очень обязана всем, даже жизнью, Марии Тихоновне. Я не могу обмануть ее доверия. Но я смогу переубедить ее, если она приготовила для меня другую участь.
Мне хотелось сказать: «Голубушка, девочка, твоя участь куда хуже, чем тебе кажется. И это не выбор мужчины, а выбор жизни или смерти».
— Сколько вас в клоне? — спросил я.
— Десять, — сказала Даша. — А почему ты спрашиваешь?
— И всегда было десять?
— Нет, сначала было пятнадцать. Пятеро уже устроили свою судьбу.
— Ты их видела после этого?
— Это же невозможно! Они в других городах и даже странах. Давай говорить о нас, а не о других.
— Я просто думал, где тебя искать, если тебя отдадут замуж в Австралию?
— Это шутка?
— Шутка.
— Ты слишком часто шутишь. Иногда я даже не представляю, верить тебе или нет. Ну, что ты придумал?
— Скажи, когда вы будете в следующий раз в бассейне?
— Сегодня среда? Значит, в субботу.
— Я не дотерплю!
— Еще как дотерпишь, — возразила Дашенька. — Но попрошу ни с кем больше на свидания не ходить.
— Слушаюсь, мой женераль!
— Я могу быть ужасна.
— Я чувствую.
— Можешь меня поцеловать.
— А обнять можно?
— Ваня, ну кончай свои шутки!
И мы целовались еще минут десять или двадцать, хорошо еще, что все ушли из бухгалтерии.
7
Когда я проходил мимо хирургии, мне захотелось снова взглянуть на того человека, но я не успел этого сделать, потому что в коридоре меня поймал доктор Блох.
— Ну, ты молодец! — сказал он с улыбчивой угрозой. — Все с ног сбились — куда делся наш активист?
— Почему сбились?
— Кто-то не явился на ужин, при условии, что наши апартаменты куда как уступают Тауэру, никуда в них не скроешься. А вот ты скрылся.
Блох засмеялся.
Я боялся его куда больше, чем Григория Сергеевича. Вернее, главного врача я не боялся, а уважал. А Блох был недобрым.
— Ты хочешь, чтобы к тебе приняли меры? — спросил Блох. — И жить торопимся, и чувствовать спешим.
— Я в бассейн ходил, — сказал я. — В бассейн.
— Купался? Без плавок?
— Я смотрел. На девушек смотрел.
— И чего увидел? Вернее, кого увидел?
Я постарался не бояться. Я спросил, как будто ни в чем не был виноват:
— А где Григорий Сергеевич?