— Браки заключаются на небесах, — заметил Костик.
У нас у всех вместо чувства юмора получилось чувство иронии.
— Там совокупятся ваши физиологически неполноценные души, — закончил он сентенцию.
— Души не бывают неполноценными, — возразил я.
— Что будешь делать? — спросил Костик.
— Думаю.
— Думай скорей. Ужин близится.
— Она решила, что мы с ней должны пожениться, — признался я. — И ей Мария Тихоновна разрешила. Значит, их главврач уже знала, что Дашку выбрали. Назначили на операцию.
— Сердце?
— Сердце.
— Сволочи!
Клон на глазах терял лояльность к власти. Это было плохо для власти, но куда хуже для клона.
— Мы становимся людьми, — сказал я. Костик кивнул.
— Я пойду к Марии Тихоновне, — заявил я.
— И ничего не добьешься.
— Я скажу ей, что если они не остановятся, то я уйду в город, у нас ведь даже паспорта есть.
— В охране, у полковника, а он скажет, что тебя не существует.
— Но вы-то меня поддержите?
— А не проще им будет нас усыпить — и в мусоросборник?
— Через пять минут здесь будет полно охранников.
— Я побегу к своим, — сказал Костик. — Мы постараемся закрыться. И будем думать. Тем более что многих придется убеждать. Ведь у нас один добрый всемогущий бог — Григорий Сергеевич.
— Я еще вчера был его рабом… И погубил Лешеньку.
— Лешеньку погубил его язык. Беги, пока не поздно. Только не к врачихе. Лучше постарайся проникнуть к ним в клон и рассказать девочкам, какая на самом деле их ожидает семейная жизнь.
Он толкнул меня в сторону хирургии.
И убежал к спальням.
Так началась война клона и людей. Хотя разве это война…
12
Он еще не успел скрыться с глаз, как я уже сообразил, куда пойду.
Туда, где меня не будут искать.
Никто не подумает, что я смогу туда направиться.
Я быстро прошел по коридору между операционными. Там уже было людно, но никаких сигналов еще не поступало. Наверное, охране было приказано изъять меня без шума.
Они опасались лишних свидетелей. Возможно, в бригаде хирургов были люди, которые не подозревали, что чужие органы попадают в наш Институт не случайно, а выращиваются вместе с людьми.
Ах, как много было болтовни по поводу появления на свет овечки Долли! Клонирование опасно! Клонирование ужасно! Не ходите, дети, в Африку гулять! Так будут создавать солдат!
Пока что солдат создавать нерационально, потому что ценность нынешнего солдата определяется не его мышцами, а знаниями, которые передать клону сразу не удается. Может, когда-нибудь научатся, и тогда сперма полковника «N» станет продаваться на международных рынках по цене бриллиантов. А пока оказалось, что деньги под клонирование можно получить, если клон тоже будет платить за право существовать.
Я дошел до боксов.
Прошел мимо палаты с маршалом, который оказался другим. Возможно, старшим лейтенантом запаса, не более того. А вот в одном из дальнейших боксов должна лежать, и ее готовят к операции, сама певица Травиата, кумир толпы.
Я отыскал ее бокс.
По оживлению вокруг нее, по суете, закрывающей мне путь внутрь.
Напротив и чуть наискосок была кладовка.
Такие кладовки появляются в нужном месте и в нужный момент, чтобы герой авантюрного романа мог в них спрятаться и дождаться того момента, когда коридор опустеет.
Так случилось и со мной. В конце концов я и есть герой авантюрного романа.
Напротив палаты, в которой поместили Травиату, и чуть наискосок был стенной шкаф, где хранились щетки, швабры, пылесос, банки с краской от какого-то из последних ремонтов и еще масса ненужных вещей, которые не давали возможности уютно устроиться, но по крайней мере помогли мне укрыться от преследования. Охрана отчаянно искала меня по закоулкам нашего отделения, перевернула все у женщин, в бассейне — где только они не рылись! Даже в кабинетах врачей, но вот хирургическое отделение, особенно тот отсек, который был выделен для завтрашней операции, казался им бесперспективным.
Я даже соснул немного. Потому что суета в коридоре никак не утихала.
Движение времени было для меня условным.
Я вылавливал какие-то мгновения, но точно о его течении не знал. Например, уже глубоко вечером в коридоре остановились две сестры, одна из них уходила домой и стала говорить товарке, что спешит, потому что боится опоздать на метро. Метро, я слышал, закрывают за полночь. Я пытался считать, вспоминал стихи, дремал…
Наконец я убедил себя, что пора идти.
Позже Институт уже начнет просыпаться.
Тело мое, хоть и затекло, умоляло меня еще повременить, ему так не хотелось решений и поступков.
Я вылез.
Постоял, готовый в любой момент нырнуть обратно в чуланчик.
Никого. Даже в концах коридора никого.
Я медленно открыл дверь в палату.
На обыкновенной койке лежала обыкновенная девушка.
Она была совсем не похожа на ту Травиату, которую я видел по телевизору и в журналах.
А похожа она была на Дашу.
Волосы прямые, русые. А почему она блондинка на сцене? Лицо бледное, скорее миловидное, но не более того.
Она была подключена к капельнице, за кроватью стояли мониторы — видно, они хотели перед операцией знать все, что происходит у нее внутри.
Я подошел к кровати.
Кровать была высокая. Куда выше той койки, на которой мы чуть было не поженились с Дашей.
Когда я подошел к ней. Травиата открыла глаза.
— Я не сплю, — сказала она. — Извините. Я знаю, что нужно спать, но ничего не получается.
— Это хорошо, — сказал я. — А как тебя вообще зовут?
— Вообще? Полина.
— А в самом деле?
— И в самом деле… Лариса, а что, не нравится?
— Нормально.
Она устало прикрыла глаза.
Я смотрел на нее и думал: ну ничего в ней особенного, тем более того, что показывают по телевизору. Даже имени у нее своего нет.
— Дышать трудно, — сказала она, приподняла слабую руку, показала на монитор. — Видишь, как прыгает?
— Вижу.
— Мне должны операцию сделать, — сказала она. — А сейчас состояние стабильное.
— А что у тебя?
— У меня врожденный порок, а недавно в нем что-то случилось, и у меня уже клиническая смерть была, честное слово!
Она же совсем еще молодая!
— Мне сердце будут пересаживать, — сказала Травиата. — Интересно, я завтра могу проснуться, а могу и не проснуться. А ты тоже здесь лежишь?
— Нет, — сказал я. — Я здесь работаю.
— А ты садись, — предложила Травиата. — Посиди со мной. Я сестру отпустила поспать. Представляешь, она призналась, что на свадьбе гуляла у подруги и совсем не спала. А сказать никому нельзя — выгонят. Смешно?
У Травиаты был южный говор, она даже ударения ставила неправильно.
— Ты с юга?
— Не, — сказала она, — с Краснодара. А ты?
— Я здешний.
— А я Москву не люблю, — призналась Травиата.
Я понял, что мне хочется говорить с ней и, может, даже подружиться. Хорошая девочка, нормальная. Но у меня совсем мало времени.
— У меня здесь квартира есть и коттедж в Барвихе. Я маму сюда хотела привезти, а она не поехала. У нее там хозяйство. Я ей говорю: на фига тебе хозяйство? А она мне говорит: ты лучше мне материально помогай, а я буду в банк деньги дожить. А то пропадет твой голосок, на что жить будем? Смешно?
Я пожал плечами.
— Ты замужем? — спросил я.
— А ты разве не читал в журналах? Ну, ты смешной. Я же разошлась. Он миллионер, такие букеты мне приносил! Но я в кино решила устроиться, а он стал к режиссеру ревновать, дурачок какой-то, у нас ведь за все платить надо.
— Ты с какого года?
— Я уже не молодая, но только кажусь молодой. Мне скоро двадцать два. А ты чего спрашиваешь?