Зато для Ди Уоллес Е.Т, оказался лучше, чем она его представляла, когда читала сценарий.
«Это было что-то невероятное. Я как будто работала с другим актером, В этом очень большая заслуга Стивена. По его настоянию все провода и тросы сделали настолько длинными, что Е.Т. мог передвигаться даже за пределами съемочной площадки. Гидравлика действовала так, что даже не верилось, будто всем этим управляют люди. Кстати, это очень помогало детям во время съемок».
Но, если верить Томасу, он никогда не терял ощущения, что пришелец — это всего лишь механическое устройство: «Я был на съемочной площадке с самого начала, когда там велись технические репетиции с моделью Е.Т., и я знал, что он — не настоящий. Ведь из этой штуки торчало много всяких проводов, и каждую минуту к ней подходили люди и брызгали водой!»
8 сентября 1981 г, в первый день съемок вся съемочная группа собралась в школе города Калвер Сити. Снимался эпизод, когда Эллиот, попав под телепатическое воздействие Е.Т, выпившего слишком много пива, отпускал на волю всех лягушек из кабинета физики. В этой сцене Томаса попросили поцеловать свою одноклассницу.
«Это было худшее из всего, что могло со мной произойти, — вспоминает он. — Я нахожусь на виду у ребят, не говоря уже о съемочной группе. Когда вам всего десять лет, трудновато целоваться с девчонкой, которую даже не знаешь…»
Заметим, что эта «девчонка» выросла в знаменитую актрису и фотомодель Эрику Элениак.
Во время съемок в школе Томас снимался вместе с героем своей мечты Индианой Джонсом, однако сцена с Харрисоном Фордом в директорском кабинете так и не дошла до экрана.
«На самом деле это была довольно милая сценка, — вспоминает Дэвио. — Она оставалась в картине до самой печати контрольной копии. Ей полагалось быть после того, как Эллиота выставляют за дверь из-за дебоша с лягушками. Там были очень забавные моменты; в частности. Форд говорил: „В чем дело, сынок, наркотики“?»[4]
Спилберг и Дэвио еще в самом начале подготовительного периода говорили о том, насколько важно, чтобы зрители очень медленно, постепенно открывали для себя Е.Т.
«Стивену казалось, что если зритель увидит персонаж слишком быстро, то не возникнет ощущения таинственности, — говорит Дэвио. — Поэтому мы решили освещать его главным образом сзади, почти не направляя свет на лицо, только подсвечивая глаза, так что зритель ощущал присутствие некоего существа, но не мог его толком разглядеть, Даже после того, как он появляется в семье Эллиота, на Е.Т. еще долго не направляется достаточно сильный источник света».
Существовало пять моделей Е.Т. «Первая имела 65 подвижных сочленений, совсем как настоящее человеческое тело, — поясняет Рамбальди. — Кроме того, была ещё одна с 40 сочленениями и одна — с 20. Четвертая предназначалась для дальних планов, а кроме того, была еще одна модель, внутри которой мог находиться человек. Ее использовали примерно в 7–8 % всех эпизодов».
Эпизод, когда Эллиот представляет инопланетянина Майклу и Герти, снимался как раз в день праздника Хэллоуин.
«Для нас это была крайне трудная сцена, ведь Е.Т впервые появлялся при дневном свете, — рассказывает Дэвио. — В ней было невероятное количество планов, но, по счастью, все прошло гладко. Поверьте, это была одна из самых забавных сцен в моей практике, Натуральная комедия — Майкл обрушивал полки, входила Герти и пронзительно визжала, а за этим следовал превосходный план, когда Герти бросается в туалет, а инопланетянин бежит за ней!»
Для Томаса вся эта «возня в туалете» стала самым любимым эпизодом во всем фильме: «Думаю, все это из-за того, что к тому времени я близко познакомился с Робертом и Дрю, а это была наша общая сцена. Кроме того, Дрю была очень забавной. Она постоянно „блуждала в облаках“, и либо Роберт, либо я слегка подталкивали ее, а если наши ноги не были в кадре, то легонько пинали ее, и после этого она произносила свою реплику».
Замечательная, поистине сюрреалистическая сцена, когда взрослые влезают в «картинку» и устраивают карантин в доме Эллиота, пытаясь спасти пришельца от смертельного воздействия земной атмосферы, первоначально снималась в другом месте.
«Мы точно следовали сценарию, согласно которому Эллиота и Е.Т. обнаруживали возле посадочной площадки и забирали в больницу, — говорит Джим. Биссел. — Там на них набрасывались ученые и запирали в изолированной палате. Но Стивен в это время возвращался, по-моему, из Англии и проходил через временный международный терминал — надувное сооружение, похожее на конструкции, которые возводятся над плавательными бассейнами — и тут ему пришла в голову мысль: „А что если чужак и Эллиот возвращаются домой, и дома на них набрасываются все эти взрослые?“ Это была блестящая идея! Психологически все это било в самую точку. Я довольно быстро понял, что работаю с гением. Я начал „играть“ с кусками пластика и сообразил, какой это превосходный материал и как, не вступая в противоречие с научным правдоподобием, мы можем добиться исключительной образности».
В мае 1982 года для фильма был устроен единственный предварительный просмотр в Хьюстоне, штат Техас.
«Я помню, как я стоял и наблюдал за людьми, входящими в кинотеатр, — вспоминает Дэвио, — Они еще не знали, что им предстоит увидеть. Помню, позже я подумал, что это была, наверное, единственная аудитория, воспринимавшая „Инопланетянина“ просто как фильм, а не невероятно раздутую сенсацию».
На первые эпизоды зрители реагировали спокойно. Но вот Эллиот, услышав шум, забредает на задворки своего дома, бросает мяч в сарай, а тот мгновенно вылетает обратно — и тут зал взрывается.
«Мне показалось, что у кинотеатра снесет крышу, — продолжает вспоминать Дэвио, — Люди просто сходили с ума, как будто катались на „русских горках“. Я думаю, каждый на этом предварительном просмотре понял, что произойдет что-то необычное».
Необычное произошло, и по статистике Карло Рамбальди дало 600 миллионов долларов кассовых сборов по всему миру и свыше миллиарда на вторичном рынке![5] Но, несмотря на единодушное признание критики и феноменальную кассу, долго державшую этот фильм в ипостаси самого успешного проекта в истории мирового кинематографа (до тех пор, пока его не потеснил «Парк юрского периода», сделанный тем же Спилбергом), его продолжение почему-то так и не было снято. Ответ на этот вопрос сформулировал сам Спилберг: «Что касается „Крестного отца-II“, то там для сиквела была причина художественного свойства, но в отношении „Инопланетянина“ причина может быть только финансовая».[6]
Это решение не разочаровало Генри Томаса. «Я никогда не хотел сиквела, потому что очень трудно из неизвестного актера-ребенка стать тем, кого зрители узнают с первого взгляда. На какое-то время я стал кинозвездой, но я не был готов к этому».
Одним из последних и продолжительных образов фильма стал инопланетянин, идущий к своему космическому кораблю с цветами в горшке, которые он вернул к жизни.
«Я взял их к себе домой и посадил во дворе, — говорит Карло Рамбальди, — Но через три месяца я должен был уехать в Италию. Я провел там три месяца, а когда вернулся, цветы уже погибли…»
Перевел с английского Дмитрий Караваев
Эндрю Стефенсон
Договор
Отдав своему автоматическому геликоптеру последнюю команду, сэр Генри Джиптер вышел из кабины и проводил взглядом взмывшую в небо машину. Сильный поток воздуха от винтов трепал и рвал с плеч одежду, и он почувствовал себя беззащитным или, вернее, легко уязвимым. Это ощущение, без сомнения, появилось у него от сознания того, что Джиптер находился на вражеской территории — неухоженной пустоши, которая тянулась так далеко, что почти в буквальном смысле имела границей бесконечное, враждебное ничто.
Небольшой кейс, который Джиптер держал в руке, казался крошечным, совсем легким, почти пустым. Действительно ли он взял все необходимое на два предстоящих дня или что-то забыл? Нет, все должно быть на месте — в кейсе или в карманах. На местные ресурсы рассчитывать не приходилось.
«Что ж, да будет так!» — решил он и, повернувшись на каблуках, принялся разглядывать усадьбу, сразу показавшуюся ему чересчур претенциозной и безвкусно-пышной. Перед ней раскинулись безупречные зеленые газоны — изумрудная оправа для широкого приземистого фасада из желтоватого песчаника. Ряды окон смотрели презрительно и равнодушно. Розовый язычок мраморной лестницы, высунувшись из темной пасти дома, словно молоко лакал белый гравий дорожки. Высокие двери из эбенового дерева, спрятанные в тени входной арки, были наглухо закрыты для всего мира.