Мы имеем хороший опыт — у нас уже были «Посмотри в глаза чудовищ» М. Успенского и А. Лазарчука, «Все, способные держать оружие» А. Лазарчука, у нас была школа Б. Штерна и хорошая основа из рассуждений братьев Стругацких. В восьмидесятые годы мы лишились пиетета по отношению к предмету, повторяя фразу о том, что наша держава — страна с непредсказуемым прошлым. Группа Фоменко окончательно разрушила доверие масс к понятию «достоверность».
Фантастика добила гидру исторического академизма окончательно. События отливаются в формы, подобные деталям конструктора «Лего».
В укатившемся году появился целый ворох книг того типа, что относится к «альтернативке» и криптоистории. Кирилл Еськов получил в 2001-м приз конвента «Зиланткон» за свое «Евангелие от Афрания», где по страницам римляне бегают с ретивостью федеральных войск, перемещающихся в Чечне, и где главная история христианства превратилась в игры патриотов. Мешаются спецслужбы римские, спецслужбы иудейские, политические интриги и рассказ главы госбезопасности Афрания о безвестном бродячем философе, которого зацепило военно-политическое колесо истории. История безжалостна и не сожалеет ни о чем, в отличие от людей, ее делающих.
В романе Г. Л. Олди «Богадельня» Спаситель не распят, а колесован. История пошла иначе: ко времени того Средневековья, что придумали Олди, наросло существенное расхождение. Герцог Фердинандо Кастильский, Гильдия Душегубов, новая Вавилонская башня, туда же Василий Буслаев — история лепится, как из пластилина, споро и по-новому.
Несомненно, среди тех, кто сформировал жанр исторической фантастики, надо упомянуть харьковского писателя Андрея Валентинова. Иногда кажется, что именно он его придумал и сформулировал правила, отличающие криптоисторию от альтернативной, и обе — от обычной. А под конец прошлого года появился и долго ожидавшийся роман другого харьковчанина, Александра Зорича, «Карл, герцог». Двухтомное описание жизни бургундского герцога Карла, прозванного Смелым, вполне включается в общую тенденцию подвернуть и подкрутить что-то в истории. В то время, когда происходит действие романа Зорича, — костер Жанны д’Арк давно потух, Столетняя война окончена, но продолжают двигаться армии, горят города, льется рекой игристое, а потом не хватает глотка воды; история течет своим чередом, мешая воду и вино, добавляя крови.
Современному читателю плевать на политическое объединение Франции, на Лигу общественного блага, на логику налогообложения и эволюцию производительных сил. Читатель получил прививку марксистской теории, и теперь ему приятнее смотреть на смешение струй — вина, крови и добавленной к ним спермы. Для него, читателя, орлеанская барышня — это переодетый Элемент V, разящий всех лазерным лучом.
О том и пишет Зорич — при соблюдении исторической канвы он начинает издеваться над обывателем, воспитанным на исторической прозе Дрюона.
Происходит смешение стиля: рядом с герцогом солдаты вдохновенно поют «Long way to Tipperery», на губах короля Людовика катается слово «фуфло», женщины дают, а не хранят цветок свой… Жизнь Карла пересказана цинично, даже название книжки пародирует известную могильную плиту. Это язык, которым университетские преподаватели говорят о веренице других герцогов и королей — Лысых, Жирных и Отважных — в курилке между лекциями.
Карл, вставший против Людовика, оказался у Зорича рожденным волшебством, за ним по следу идут адовы псы, а по кривым дорогам Европы бредет пара глиняных големов, влюбленных друг в друга.
Магия перетекает в реальность, в конце все сходится. Но история неумолима, даже если она — крипто. Проклятый мирозданием герцог ткнется носом в лотарингскую землю под Нанси, Пикардию, герцогство утянет Людовик, а графство оттяпают Габсбурги.
История возьмет свое, но ее мягкое глиняное свойство использовалось и будет использоваться многократно. Спрос на это возрастает, растет и число «гончаров».
Монолитный кирпич советской историографии раскрошился на множество осколков. Среди них были вполне академические, но присутствовали и те, что никакого отношения к собственно истории не имели. Два самых громких имени — суть фикция. Виктор Суворов, основной идеей которого стала перемена знаков в историческом процессе двадцатого века, на самом деле не Суворов, а Резун. То, что понимается под фамилией Фоменко, — не человек, а феномен, совокупный результат работы целой группы.