— Простите мое невежество и любопытство, — пробормотал Лефарн и сделал паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Ему было нелегко осознать головокружительный скачок от гуранта до повруна. Он все еще ощущал себя простым коробейником. — А вы кто?
— Я Даггет, управляющий его высокости.
— Понятно. И зваалант, которого на рынке ждала столь печальная участь, тоже имел своего управляющего?
— Конечно.
— А кто был управляющим у него?
— Я, — учтиво ответил Даггет. — Управляющий — это пожизненная должность, какое бы правительство ни находилось у власти.
— И какие указы ожидаются от яро?
Даггет пожал плечами и не задумываясь сказал:
— Ну, например, указ о том, чтобы в течение десяти дней на площадях города даром раздавали пиво в честь избрания яро. Народ, разумеется, жаждет торжеств.
— Вот это мне по душе! — Окстон расхохотался, но тут же умолк: его посетила трезвая мысль. — А кто это пиво оплатит?
— Ваша высокость. Я имею в виду — правительство.
— И у правительства есть деньги, чтобы десять дней поить весь город? — осведомился Лефарн.
— Если его высокость прикажет, деньги найдутся.
Лефарна раздирали противоречивые чувства. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что ему нужно подумать.
— Перед тем как издавать столь важные указы, его высокости хотелось бы перекусить, — заявил он. — Кстати, мне тоже… Что нужно для этого сделать?
— Вам достаточно лишь приказать, — сказал Даггет. — Обед будет подан незамедлительно.
— Приказывать мы не привыкли, — сказал Лефарн. — Однако настоятельно просим.
Таких роскошных блюд Лефарн ни разу не пробовал ни на Нилинте, ни на базе Бюро, где к тому же и порции были спартанские. Отлично приготовленное мясо нескольких сортов, печеные овощи, взбитые в нежнейшее суфле, кувшины с вином и пивом, отдельный столик с соблазнительными фруктами, пирожными и пирогами. За обедом прислуживали пять пожилых слуг — трое мужчин и две женщины. Как только яства были расставлены на столе, Лефарн отпустил слуг, несмотря на их решительные протесты.
— Мы не привыкли есть под присмотром, — объяснил он.
Едва новоявленные правители остались одни, Лефарн прошептал Окстону:
— Говори тише. Нас могут подслушивать. Мы здорово влипли, и надо обсудить наше положение.
— Что ты несешь? Управляющий и слуги сделают все, о чем мы попросим.
— Во-первых, откуда тебе известно, что они на самом деле выполняют наши приказы? А во-вторых, они могут присоветовать нам сделать то, что восстановит людей против нас. Например, это пиво…
— Да кому это может не понравиться? Наоборот, я стану любимцем народа!
— Полюбят ли тебя трактирщики, если никто во всем городе за десять дней не купит и кружки пива? — спросил Лефарн. — А жены, чьи мужья с твоей легкой руки будут все десять дней являться домой «на бровях»? Трактирщики — самая влиятельная гильдия на Нилинте. А что касается жен — ты обратил внимание, сколько женщин было среди тех, кто бросал камни в ронзвааль?
— Так что же — мне теперь и шагу нельзя ступить?
— Прежде всего ты должен хорошенько обдумать последствия. Даггет — очень скользкий тип. Мы здорово влипли еще и потому, что дворец полон его приспешников, а мы не знаем, на кого он работает сам. Нам отчаянно нужны свои люди, только я не в состоянии придумать, как это устроить. Но без верных помощников мы будем полностью отрезаны от внешнего мира. У нас нет ни малейшего представления о том, что делается в городе и что думают горожане.
Окстон недоверчиво поглядел на своего повруна.
— Отрезаны? И что же мы будем делать?
— Доедать. Кто знает, сколько таких обедов выпадет на наш век.
Они завершили трапезу и позвали слуг, а потом, переодевшись в панталоны, камзолы черного бархата и золотые плащи, вышли на балкон. Внизу, под плотной пеленой дыма, угадывались очертания грязного и тесного города. Зато за городской стеной открывался чудесный пейзаж: вырисовывающаяся вдалеке низкая горная цепь. Звааль был окружен горами.
Нилинт славился своими восходами и закатами, но в городе ими приходилось любоваться сквозь туман вонючего сернистого дыма.
Болезни легких носили характер эпидемии не только среди туземцев, но и среди агентов Бюро.
Справа хорошо просматривалась высокая стена, окружающая хузвааль и несколько больших особняков; при каждом был свой живописный садик. В ясном воздухе особняки казались еще прекраснее — полная противоположность равнинной части. Никакой тесноты. И безукоризненная чистота.
Лефарн смотрел на все это в глубокой растерянности, тщетно пытаясь связать раздавленный налогами грязный город внизу с тем, что видел здесь. Контраст был разительный, но Джедд, как ни старался, не мог отыскать в нем ни социального, ни экономического смысла.