Надеюсь, до этого дело не дойдет.
Приятен запах усыпляющего газа.
Передо мной возникает тающий в дымке образ молодой женщины с печальными глазами, ее лоб венцом охватывает тугая коса.
Потом я увидел себя летящим над зелеными лугами и зеркальными озерами Тайлура, подо мной плыли красивые руины, но эту красоту портила лишь голая Зинаида, которая бежала по траве, размахивая кулаками и что-то крича беззубым ртом…
Рот ее вдруг превратился в пасть, а пасть — в огромную щель, и распахнулась черная бездна долгих снов без сновидений. □
Кэрол Карр
И ВАМ ЕЩЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО У ВАС НЕПРИЯТНОСТИ?
Сказать по правде, в старые времена мы приходили бы в себя целую неделю. Моя так называемая дочь выходит замуж, а он не только что не похож на еврея, он даже не человек.
— Папа, — это она говорит мне спустя две секунды после того, как я отказался разговаривать с ней до конца дней своих, — ты сразу полюбишь его, едва познакомишься с ним получше, обещаю тебе.
И что я могу ей ответить? Только чистую правду, как поступал всегда: едва я познакомлюсь с ним получше, меня уж точно вывернет наизнанку. А что мне еще делать? От одного вида марсиан меня тошнит.
Но с этой девчонкой приходится обращаться в шелковых перчатках, как и с ее матерью. Я просто говорю ей то, что чувствую, прямо и от всего сердца, а ее лицо тут же превращается в печеное яблоко, и хлынувшие из расщелин воды Атлантического океана превращают в грязь ее косметику. Такой я и вспоминаю ее через шесть месяцев — стоящей передо мной с мокрым от слез лицом, заставляющим меня считать себя чудовищем (это меня-то!) — когда на самом деле им является ее, с позволения сказать, муж.
Потом она отправляется к нему — жить вместе с ним (в Нью-Горизонт Виллидж, Крэг-Сити, Марс), а я все пытаюсь сказать себе: не мое это дело — ну как бы это правильно сформулировать — разбираться с ним лично; если моя дочь в состоянии терпеть своего мужа, то чего жаловаться мне? И не то чтобы мне нужен был зять, способный продолжить мое дело; мой бизнес будет процветать и без всякого моего присутствия. Только мне не до радости. Сэди не оставляет меня ни на минуту. Она называет меня преступником, не способным ни на что хорошее, человеком с камнями в печени вместо сердца.
— Гектор, где твоя голова? — спрашивает она, оставив наконец в покое мои чувства. И что я могу ей ответить? Я только что потерял дочь, зачем мне теперь думать еще и о голове. Я молчу, как могила. Мне в рот ничего не лезет. Я пуст… выжат досуха. Словно бы жду какого-нибудь события, только не знаю какого. Я сижу в кресле, которое нежит меня, как цветок пчелку, и укачивает под электронные ритмы, когда меня клонит в сон, но как уснуть в такое время? Я смотрю на свою жену, а кого вижу? Леди Макбет! Однажды я услышал, как Сэди насвистывает, орудуя кнопками на кухне, и пригвоздил ее к месту взглядом, подобным сосульке, обмазанной мышьяком.
— И чему ты так радуешься? Представляешь себе внучка с двенадцатью пальчиками на каждой ножке?
Жена даже не вздрогнула. Железная женщина.
Когда я закрываю глаза, что случается нечасто, то вижу нашу дочь — еще четырнадцатилетней, уже веснушчатой, но пока без этого выражения лица. Я вижу, как она подходит к Сэди и спрашивает о том, как ей жить дальше, ведь она уже скоро станет взрослой. И моя драгоценная супруга, спутница моей жизни, отвечает дочке: «Только не выходи за урода; чтобы найти себе хорошую пару здесь, на Земле, нужно быть красавицей, но на Марсе на лицо не смотрят». «Как хорошо, что я могу положиться на тебя, мамочка», — отвечает она, приступает к действиям и выходит замуж за ходячее растение.
И так — невозможно подумать — проходит месяц за месяцем. Я теряю двадцать фунтов, душевное спокойствие, три зуба, чувствую, что вот-вот потеряю Сэди, когда однажды — динь-динь — звонит почтовый звонок, и мне вручают письмо от моей дочери. Я беру конверт за уголок двумя пальцами и несу на кухню жене, которая готовит соус, зная, что я все равно к нему сегодня не прикоснусь.