Сам конгресс проходит в центре Москвы, информация о нем как о некоем забавном казусе проскочила в интернете, поэтому найти место его проведения не составляет труда. Получив программку, пластиковую папку и шариковую ручку, Буренин бродит по коридорам старого особняка, пытаясь сообразить, где проходят семинары и секции, обозначенные в программе. Попав на один из них, он, к своему удивлению, обнаруживает, что ничего не понимает из сказанного: какие-то графики, многоэтажные формулы, термины, более уместные на конференции по квантовым компьютерам. Тихо перебирается на другой семинар: здесь показывают слайды, на которых герой различает некоторые районы Земли, сфотографированные с орбиты, обсуждаются особенности нефтеносных районов в свете демографических процессов. И даже попав на семинар, посвященный методам датировки летописей, он не слышит ничего скандального, то есть ни рассказов, как все было «на самом деле», ни намеков на жидомасонский заговор, ни о мировой закулисе… Буренин решает, что зря потратил время, но тут краем уха слышит диалог двух участников конгресса. Один жалуется другому, что его так и не пустили на конгресс, и он вынужден здесь толочь воду в ступе… Насторожившись, герой быстро выясняет, что сам конгресс, в полном соответствии с логикой конспирологии, идет как бы на двух уровнях — здесь, на виду, профанический, а главные проблемы решаются неподалеку, в другом месте, куда не пускают без специальных пропусков. Но для героя это не проблема.
Автор со знанием дела описывает административные строения бывшего Союза писателей СССР на бывшей улице Воровского, со смаком рассказывает, как через мало кому известный подвальный ход можно попасть в Центральный Дом писателей на бывшей улице Герцена, где, собственно, конгресс и происходит.
Несмотря на то, что детали Юровский выписывает тщательно, а речевые характеристики персонажей проработаны, сам герой является человеком без биографии. Мы знаем о нем очень мало — молодой журналист, озабоченный карьерой и заработком, семьи нет. Такая недоговоренность предполагает, что в какой-то момент, согласно канонам, либо обнаружатся его особые возможности, какой-то дар, делающий его суперменом, либо избранничество. Если бы Юровский был достаточно искушен в фантастике, то мог бы поиграть именно на этих моментах, то есть биография героя могла меняться, например, в зависимости от той или иной конспирологической теории, и ему пришлось бы долго и мучительно выяснять, кто же он «на самом деле».
Автор, впрочем, не следует канонам, и прошлое Анатолия Буренина так и остается для нас неизвестным. Анатолию все-таки удается проникнуть на истинный конгресс конспирологов. Это компания внешне вполне респектабельных людей. Но их выступления и диалоги слегка отдают театром абсурда. Две главы (а это почти сорок страниц) посвящены самой конспирологии. Герой никак не может подобраться к теме редакционного задания, пристает к участникам конгресса с глупыми вопросами насчет масонов. Наконец какая-то густобровая дивчина ласково объясняет ему, что идея масонского заговора всего лишь легенда, прикрытие зловещей миссии разумных серпентоидов, каковые намерены вернуть былое господство над людьми. Местами Юровский откровенно резвится. Весьма забавно читать описание доклада некоего высокоученого эксперта, который доказывает, что «Дон Кихот» Сервантеса есть продукт заговора суфиев с целью подорвать основы христианства. «Обратите внимание, — с этими словами докладчик провел красной точкой лазерной указки по смазанным ксерокопиям, небрежно прикнопленным к потертому линолеуму доски. — Практически на всех иллюстрациях этот притворяющийся безумным идальго атакует и пронзает кресты, замаскированные под мельницы».
На семинаре, посвященном демонологической основе геополитики проектов, Анатолий выясняет, что перед человечеством стоит задача выявления и разоблачения некоего «составного демона», разбросавшего во времена оны свои «органы» по, человеческим телам и теперь из века в век манипулирующего великими мира сего для окончательной «сборки».
Кстати, авторская манера время от времени разбавлять и без того вялое действие первой части своими «отступлениями» — тоже отрыжка мэйнстрима. А небрежность при «смене камеры» сильно сбивает темп восприятия. Как уже отмечалось кем-то из критиков, автор, в отличие от Лема, не может справиться с ритмом сюжета, и там, где у «краковского старца» одна реальность сменяет другую, становясь все более и более отталкивающей, у Юровского практически ничего не происходит, лишь одна безумная концепция чередуется с другой в нашей с вами унылой реальности.