— Прошу прощения, — извинился Смедли (корректируя субтитры таким образом, чтобы они всегда присовокупляли две маленьких точки к фамилии физика). — Я как-то всегда забываю об умляутах! Но знаете, однажды мне привелось побывать в Баварии 1427-го, когда случилась засуха и почти все всходы умляутов погибли, и тогда они оказались в очень большой цене. Прямо у меня глазах два почтенных бургомистра разбили один умляут пополам, чтобы каждому досталось хотя бы по точке, и тогда…
— Кстати, о разбитых предметах, — сказал Эрвин Шрёдингер, выбегая из соседней комнаты со вторым саквояжем в руке. — Это мне кое-что напоминает… Ты должен позаботиться также о Тибблсе моей жены, пока я буду в Берлине.
— Я должен позаботиться о тибблсе вашей супруги?!
Не имея даже захудалого представления о том, что такое эти тибблсы и с чем их едят, Смедли вновь побеспокоил свои субтитры, но определения для неизвестного термина там, увы, не нашлось. Смедли уже собрался приказать своей поисковой машине выудить где угодно любую информацию о тибблсах, как мимо вдруг пронесся сильный воздушный вихрь… Он успел поднять глаза — как раз вовремя, чтобы узреть воочию, как физик выбегает на лестницу с парой саквояжей под мышками и за ним моментально захлопывается дверь.
— Herr Schrodinger? — отчаянно воззвал Смедли, не забыв на сей раз про умляут. — Не могли бы вы срочно реверсировать свою полярность? И вернуться на минуточку назад, пожалуйста?
Ответа, разумеется, не последовало.
— Смылся, — мрачно заключил Смедли Фейвершем. — Ничуть не волнуясь и даже не махнув мне рукой на прощание! Но, возможно, Шрёдингер вообще лишен волновой функции? Так или иначе, он ничего не объяснил, что надо делать с тибблсом его жены. Откуда мне знать, в самом деле?! В жизни своей не имел ничего общего ни с какими тибблсами, и если…
— МРРРВАУУУ! — прервал эти размышления сердитый голос, раздавшийся на уровне щиколотки Смедли Фейвершема. Взглянув под ноги, он обнаружил диковинный сфероид — большой, пушистый и цвета апельсинового джема. С передней стороны мехового шара выступал усатый протуберанец, с противоположной он был укомплектован хвостом и приближался вперевалку на толстеньких коротких ножках. В протуберанце распахнулась пасть, демонстрируя розовый язычок и острые зубы, и в воздухе отчетливо пахнуло тухлой рыбой.
Этот раскормленный объект, заросший оранжевым мехом, и был, без малейшего сомнения, пресловутый Тибблс.
— Oh, Gotterdammerung! — простонал Смедли Фейвершем, поспешно отключая субтитры, дабы никого ненароком не обидеть. — Откуда мне было знать, что этот Шрёдингер держит в доме кота?! Нет, он ни разу даже не заикнулся о коте! Я совершенно не способен присматривать за котом! Я абсолютно ничего не понимаю в кошках!!!
— МРРРРУАУУУ! — снова высказался Тибблс. Он подошел к Смедли Фейвершему вплотную и требовательно вперился в него парой круглых янтарных гляделок. Программное обеспечение субтитров Смедли не имело специальной опции для перевода кошачьего языка, но тут ее вовсе и не требовалось. Данное сообщение Тибблса могло иметь лишь одно-единственное значение: ДАЙ ЖРРРАТВЫ!
Маленькая неуютная квартирка Шрёдингеров располагалась на четвертом этаже доходного дома (без лифта) и отличалась какой-то специфической теснотой. Как раз тот сорт домашнего очага, что можно было ожидать от семьи ординарного профессора физики в хронологических окрестностях 1926-го. Несмотря на малые размеры жилища, Смедли потратил несколько минут, чтобы добраться из гостиной до кухни. Книги и журналы, принадлежащие профессору Шрёдингеру, назойливо путались у него в ногах, пересекаясь на встречных курсах в пространстве-времени, а настойчивые вопли изголодавшегося Тибблса только усугубляли положение.
Ледник, о котором упомянул Эрвин Шрёдингер, по принципу действия вполне соответствовал своему наименованию. Это был старомодный деревянный шкафчик, с большим отделением для ледяного блока вверху и цинковым поддоном внизу для стекающей воды. Покуда Смедли разыскивал источник домашнего изобилия, истошные вопли, испускаемые Тибблсом, звучали все громче и чаще. Усатый-полосатый недвусмысленно намекал, что давно пребывает на грани смерти от голода, невзирая на свою неправдоподобную талию.
Отворив дверцу среднего отделения, Смедли Фейвершем обнаружил три полки, покрытые заметным слоем пыли, и один надкушенный и заплесневелый Pfannkuchen. Ничего, что хотя бы отдаленно напоминало кошачью еду. Или, кстати сказать, человеческую. Да что говорить, в леднике на поверку не оказалось даже льда…