Выбрать главу

Корт поморщилась.

— Это же ужасно.

— Они так устроены.

Корт еще некоторое время следила за происходящим. Она вдруг начала сомневаться, можно ли назвать катарканцев разумными. Условия, в которых они существуют, являются плодородной почвой для расцвета зла и безумия; именно так и рождаются трагедии вроде тех, что погубили Бокаи и Влхан, но инстинкт — грубый, бессмысленный инстинкт потенциально еще страшнее. Ведь инстинкт не слышит доводов рассудка. А еще хуже — он настолько связывает действия мыслящих существ, что они не могут принимать самостоятельные решения. Она не хотела знать, понимают ли катарканцы, что они делают. И та, и другая перспектива казалась ей одинаково ужасной.

— А если сюда попадет катарканец, больной настолько, что уже не способен двигаться?

— Они чувствуют болезнь прежде, чем появляются первые симптомы. Но если они не спускаются сюда добровольно, их тащат силой.

Корт не сводила глаз с одного катарканца — измученного, в крови, у него осталось всего три конечности из шести, но они были переломаны, кровоточили и болтались, точно веревки. Его оттолкнули к самому краю Изолятора, он уже не мог пробиться к тому месту, где сумел бы лечь и спокойно умереть, однако он спотыкался, падал, с трудом поднимался, бросался в атаку на извивающиеся тела, снова падал. Зрелище было ужасным. Несчастный оказался в ловушке, не мог перестать сражаться, даже когда ему оторвали еще одну конечность, и он, конвульсивно дергаясь, упал, собирая силы для того, чтобы подняться снова.

Не очень понимая, что делает, Корт подскочила к нему, схватила растянувшегося катарканца за задние конечности и потащила подальше от порога, ведущего в Изолятор. Он вдруг начал сопротивляться, из последних сил цепляясь оставшимися конечностями за пол и оставляя в песке длинные глубокие борозды. Казалось, им двигает инстинкт, больше ничего. Катарканец не отбивался, не пытался вырваться. Он просто продолжать ползти вперед, не отдавая себе отчета в том, что его продвижению мешает какая-то сила.

Китобой подскочил к Корт и тоже схватил катарканца.

— Что вы задумали?

— Хочу посмотреть, — ответила Корт.

— Надеюсь, вы не рассчитываете, что сможете ему помочь? Видите, он хватается за жизнь так, словно это дурная привычка, от которой он готов отказаться.

— Верно, — проговорила Корт. — Держите его покрепче. Я хочу кое-что понять.

Она передала Китобою конечности катарканца, затем обошла тело и заглянула в неподвижное «лицо» с воронкой вместо рта. Даже после стольких лет общения с инопланетянами, научившись понимать, что мимика — это всего лишь антропоморфическая структура, которую нельзя считать надежным окном в душу иного существа, она пыталась увидеть на этом безглазом, безносом, безучастном «лице» хоть какое-то выражение.

Она ухватилась обеими руками за край похожего на воронку рта.

Китобой крепко держал катарканца, впрочем, особых усилий ему прикладывать не требовалось.

— Я снова вас спрашиваю, Советница, что вы собираетесь сделать?

— Услышать его.

Волоски, окружавшие рот умирающего, были скользкими от крови и других выделений, перепачканы налипшим песком. Она подумала о том, что происходит в подобной ситуации с людьми, и задохнулась от отвращения, но прогнала его и прикоснулась руками к шевелящимся волоскам. Она дважды обвела руками вокруг рта туземца, затем опустилась на колени и дотронулась до волосков на конечностях катарканца. Они оказались еще более влажными, и когда она убрала руки, на перчатках остались следы, которые блестели в свете лампы Китобоя.

Затем она поднялась и отошла в сторону.

— Я закончила. Можете его отпустить.

Китобой выпустил катарканца. Несчастный рухнул на пол и тут же принялся размахивать сломанными конечностями, из последних сил стараясь пробраться в Изолятор, откуда его уже столько раз выталкивали. При его скорости и упрямстве можно было предположить, что ему потребуется около часа, чтобы добиться своего.

— Я хотела бы ему помочь. Не только ему — им всем, — сказала она.

— Вы уже получили невыполнимое задание, — сказал Китобой, остановившись рядом с ней. — К чему вам второе?

— Но желать-то можно, — проговорила она печально. — Ненавижу смерть!