В 1974 году приспело время подписать в печать сверку романа К.Саймака «Город». Медведев отказывается подписывать ее: вещь невероятная в издательском деле — чтобы заведующий редакцией не подписал сверку! Запрещать уже готовую к печати книгу всегда было прерогативой главного редактора или цензуры. Обвинение Юрий Михайлович выдвинул самое простое — антисоветчина! На счастье, к этому времени Осипова направили директором Издательства художественной литературы. Он и там расстарался: так приструнил коллектив, что пол-издательства разбежалось. Ганичева на этот момент не оказалось на месте. Новый главный редактор Владимир Михайлович Синельников (я его тогда первый раз увидела) выслушал меня (в присутствии Медведева) и подписал сверку.
Следующий томик — рассказы и повести Р.Брэдбери. Я его подготовила, но сдать в печать не успела — ушла из издательства. Тут уж новый редактор фантастики, некто Зиберов вкупе с Юрием Михайловичем так подредактировали сборник, что по его выходе переводчики Нора Галь, Лев Жданов, Сенин и некоторые другие, каждый от себя, написали письма в ЦК ВЛКСМ, в которых возмущались внесенной без их ведома редакторской правкой. А редактором значилась Б.Клюева. Так что мне пришлось сначала объясниться с переводчиками, потом написать письмо-протест в ЦК ВЛКСМ с требованием убрать мою фамилию из выходных данных. Никакого ответа не последовало.
Перед моим уходом мы с моими коллегами настояли, чтобы редакцию выслушали на заседании главной редакции, и это наконец произошло. Нас вызвали к Синельникову (на совещании присутствовал и секретарь парторганизации В.Таборко) и дали возможность всем высказаться. Выступила Соня Митрохина — у нее накопились свои претензии к Медведеву. Затем Светлана Михайлова рассказала о положении в редакции, об отношениях с заведующим. Я к тому времени уже решила уходить из издательства и, изложив все обстоятельства, завершила свое выступление словами: «Я увольняюсь, так как работать с начальником, способным на такие подлости, я не могу». Юрий Михайлович вдруг подскочил с криком: «Но я же не пошел в райком партии, не доложил о вашем разговоре по поводу Василевского!» Тут, в свою очередь, чуть не подскочил Владимир Михайлович Синельников. «Только этого не хватало!» — возмущенно воскликнул он.
После совещания главный редактор, отпустив всех, кроме меня, для приличия предложил мне остаться в издательстве, но я уже решилась. В декабре 1974 года меня взяли экспертом по художественной литературе в только что образованное (в связи с вступлением СССР в Конвенцию по международным авторским правам) Всесоюзное общество по авторским правам (ВААП). Нужно было начинать работу с нуля: коммерцией в Союзе до того времени еще никто не занимался, и, наверное, меньше всех я.
Вслед за мной ушла и Софья Александровна в издательство «Московский рабочий». Светлана Николаевна Михайлова перешла в редакцию научно-популярной литературы, а позднее я перетащила ее в ВААП: я уже собиралась на пенсию и хотела подготовить себе замену. Лучше Светланы ничего нельзя было придумать: она и фантастику знала, и английским языком владела, и, главное, была глубоко порядочным человеком.
* * *ВААП (теперь РАО) располагалось в обычном школьном здании, а наш отдел художественной литературы, драматургии и искусства размещался в классе, где за столами сидело больше десяти человек. Начальник отдела Владимир Георгиевич Боборыкин тоже сидел вместе со всеми в этом классе. Все это напомнило мне мой приход в «Молодую гвардию». Что и подтвердилось в ближайшее время: Владимир Георгиевич оказался таким же терпимым, спокойным и порядочным начальником, каким был Сергей Георгиевич, только угощал он нас не шанежками, а своими крымскими винами — «Лидией», «Мускатом», «Изабеллой». У него был свой небольшой виноградник в Крыму, и каждую осень он возвращался из отпуска нам на радость с продуктом своей плантации. Наш, казалось бы, такой многочисленный коллектив жил дружно, мы умудрялись при тесноте и неизбежном шуме не мешать друг другу. Собственно литературными экспертами, кроме меня, были большие эрудиты и очень добросовестные работники Ирина Алатырцева и Вадим Панов. И сначала наравне с моими коллегами я занималась рекламой — а это была наша основная задача, особенно вначале — всех советских писателей, независимо от их «амплуа».
Так началась моя новая, интересная работа. Прошла неделя или две — меня вдруг вызывают в отдел кадров. Я спускаюсь на второй этаж, теряясь в догадках. Вхожу в небольшую, полутемную комнату, набитую людьми — там и заведующий отделом кадров, и начальник 1-го отдела, и секретарь парторганизации, и еще кто-то… И вдруг я узнаю в одном из них Василевского. Меня приглашают пройти и, указывая на Василевского, как на допросе, задают вопрос: «Вы знаете этого человека? Как его зовут?» Я называю. «Вы работали с ним?» — «Нет. Я видела его в издательстве». И тут с криком вступает в допрос Василевский: «Признавайтесь, вы оклеветали меня на заседании партбюро «Молодой гвардии»! Вы при всех сказали, что я убивал во время испанской войны наших граждан!» — «Нет, — говорю, — этого не было». Василевский стучит кулаком по столу и грозит, если я тут же не признаюсь, подать на меня жалобу в КПК ЦК КПСС (самое страшное судилище при Советской власти). Я повторяю: этого не было. Тогда кто-то из присутствующих спрашивает Василевского, кто ему сказал об этом. «Юрий Михайлович Медведев, заведующий редакцией, а также секретарь парторганизации издательства». Я комментирую: «Медведев сводит со мной счеты, а секретарь не мог этого сказать, потому что этого не было». Василевский делает еще несколько попыток запугать меня КПК, я твердо стою на своем — не было! Наконец присутствующим все это надоедает, они останавливают разбушевавшегося Василевского, обещают ему во всем разобраться и, если его слова подтвердятся, принять меры.