Они называли себя Сильверпортами. Глава семьи был крупным, очень смуглым бородатым мужчиной. Очень немногословен, но видел бы ты, как повиновались слуги каждому его жесту, каждому взгляду! А она… она была просто самой красивой женщиной, какую когда-либо видели наши караванщики, а все они были далеко не новичками. Правда, миссис Сильверпорт почти постоянно носила вуаль, но несмотря на это, все рычажные поголовно влюбились в нее. Да и пассажиры тоже никогда не жаловались и не ворчали, хотя младенец Сильверпортов никому не давал покоя.
— Их ребенок тоже вопил?
— Сутками напролет, — ответила миссис Смит, бросив мрачный взгляд в темноту по другую сторону умирающего костра. — Он орал и днем, и ночью, пока не замолчал совсем.
— Разве он умер?
— За всю поездку он пять или шесть раз оказывался при смерти. Я не знаю, что с ним такое было. Может, он просто родился слабеньким. Я видела его несколько раз, и надо сказать — вид у ребенка был, конечно, совсем кислый: личико белое, что твое тесто, волосенки редкие и всегда влажные, а глаза… Глаза у него были большие, темные и смотрели так, словно младенец понимает: он на этом свете не жилец.
Ночь подходила к концу, когда у младенца случился очередной приступ его таинственной болезни. Бедняжка перестал дышать, посинел и умер. Няньки и слуги подняли вой, а потом выхватили ножи и накинулись друг на друга, как безумные. Старшие дети тоже проснулись и заплакали, мать попыталась их успокоить, но как-то вполсердца. Собственно говоря, она только помахала им рукой, чтобы они не отвлекали ее от молитвы, а молилась миссис Сильверпорт на диво сосредоточенно и спокойно.
Я не спала, конечно, как не спал весь лагерь — такой шум и суматоху подняли слуги, но, кажется, только я и встала, чтобы выяснить, не нужно ли чем-нибудь помочь. И я своими глазами видела, как отец ребенка примчался к шатру, выхватил у одного из слуг кривой кинжал и одним ударом перерезал горло своему собственному ребенку!
Вероятно, я ненадолго потеряла сознание, хотя и не упала — просто осталась стоять, где стояла. Когда я пришла в себя, то увидела, как младенец засучил ножками и вздохнул. Это был страшный звук, но по крайней мере младенец остался жив. Тут пришла мать, она наклонилась над ним, и я ничего больше не видела — только услышала, как он плачет. Слуги все попадали ничком прямо в пыль и принялись стонать, а я решила, что мне там больше делать нечего. Но не успела я отойти и на несколько шагов, как из шатра вышел он — смуглый господин, и в руке его все еще был зажат окровавленный нож. Никогда, покуда жива, не забуду, какие у него были глаза! Он сказал всего-то два слова, и в тот же миг одна из служанок вскочила на ноги и во весь дух помчалась за водой и за какой-то коробочкой, которая лежала у них в багаже.
Эта служанка была рослая, полногрудая девица с волосами черными, как вороново крыло. Очень, очень красивое создание, — сказала миссис Смит, как-то по-особому выделив голосом последнее слово, и вздохнула. — Вот, собственно, и все… «Больше на что тут смотреть», как любит выражаться городская стража. Я вернулась к себе в палатку и до утра не сомкнула глаз. А на следующее утро все было по-прежнему. Младенец, как ни в чем не бывало, капризничал и вопил во все свое маленькое горло, которое, впрочем, было забинтовано чистой тканью. Его родители ни словом не обмолвились о ночном происшествии, только миссис Сильверпорт извинилась перед нами за шум.
На том дело и кончилось. Как и было записано в договоре, мы доставили их прямо к дверям гостиницы в Сэлеше. Слуги разобрали багаж, а черноволосая служанка взяла младенца на руки и понесла в номер. Когда я в последний раз видела этого мальчугана, он смотрел через ее плечо своими большими глазами, словно раздумывая, не устроить ли ему еще один скандал, и играл ее густыми черными волосами… — Миссис Смит покачала головой. — С тех пор она не постарела ни на день… Я готова спорить на свою месячную зарплату, что это она выпустила кишки демону с кошачьей головой. Нет никакого сомнения: Балншик — демоница, а я знаю только одного человека в мире, который способен заставить демона верно служить себе столько лет подряд.
Что касается мальчика, то он, конечно, вырос, — добавила миссис Смит. — Теперь он носит имя лорда Эрменвира из Дома Зимородка, но за эти годы шрам у него на горле никуда не исчез. Я увидела его сегодня днем.
— Не следовало мне снимать рубашку, — раздался из темноты спокойный, мягкий голос.
Смит подскочил от неожиданности. Миссис Смит осторожно поставила фляжку на землю и вытащила из-под плаща заряженный самострел. Он был больше, чем у Смита, и — если судить по длине рычагов — гораздо мощнее.