Интервью
Борис Стругацкий «Если хочешь, чтобы что-то произошло через сто лет, начинай прямо сейчас», интервью
15 апреля — юбилей фантастики: Борису Стругацкому 70 лет! Да, именно так — юбилей будет праздновать фантастика, а не сам Мастер. Ибо все друзья Руматы и Максима, все собеседники Горбовского и Виконта, расслабившись и забыв о времени, поднимут бокал за неназначенные, но состоявшиеся встречи, тогда как сам юбиляр вместо здравиц и тостов будет выслушивать вопросы о новом произведении С.Витицкого, пытаясь утишить страждущих и утешить обиженных… А знаете, может быть, так и следует встречать свой юбилей настоящему писателю?
Редакция: — В романе С.Витицкого «Бессильные мира сего», опубликованном в первом номере журнала «Полдень, XXI век»[6] за этот год, на равных правах существуют три повести. Стоит в момент чтения изменить систему координат — и возникнет совсем другая история. Нет ли опасений, что читатель просто запутается в меняющихся смыслах, так и не добравшись до авторского послания?
Борис Стругацкий: — Такая опасность есть всегда. И как всегда, автор надеется прежде всего и в первую очередь на читателя, умеющего и любящего не только читать, но и перечитывать.
— Роман создавался не один год. Менялось ли повествование? Автор вносил коррективы в первоначальный замысел, в готовый текст?
— Скорее нет, чем да. Менялись отдельные сцены, появлялись герои, которых не было в первоначальном замысле, концовка переписывалась несколько раз. Но никаких существенных трансформаций сюжета и фабулы не происходило.
— Можно ли усмотреть в повести библейские мотивы?
— Если принять, что тема «Учитель и его ученики» может быть рассматриваема как библейская, тогда — да, библейские мотивы в повести имеют место быть.
— Мы имели в виду не только линию «учитель-ученики», но и образы двух детей (мальчика и девочки), которые представляются нам антагонистами. Так ли это?
— Они, разумеется, в известном смысле антагонисты («вода и камень», «лед и пламень»), но ничего сугубо библейского в этой линии нет. Это не Христос и Диавол. Ни в какой мере. Скорее уж это метафора обычной житейской коллизии: позарез нужен Учитель, а судьба подсовывает очередного тирана.
— Это произведение, как и первый роман С.Витицкого, насквозь пронизано современностью, фантастический элемент лишь оттеняет острую реалистичность повествования. Помнится, писатель под именем «братья Стругацкие» ответы на злободневные вопросы искал (и находил) в космосе или на Земле будущего. Автор считает, что сейчас это уже не «работает»?
— Времени прошло — без малого полвека. Тот антураж, который казался в конце 50-х ярким, свежим, новым, фантастически интересным, давно уже сделался скучным, молью траченным, облезлым каким-то, словно старая монета, почти уж вышедшая из употребления. Время «космических одежд» (о которых еще Лем некогда писал) ушло, и ушло, на мой взгляд, безвозвратно. «Главное — на Земле». Стругацкие поняли это в начале 60-х и всю дальнейшую свою жизнь актуализировали этот тезис. По мере сил своих и возможностей.
— Скажите, пожалуйста, Горбовский был или его не было? Был ли Атос-Сидоров? Хотя бы «человек нового времени» — Максим Каммерер? Если да, то как же они почти в одночасье исчезли? В повести С.Витицкого ни одного «наследника». Даже «кукушата» — люди лишь «как бы приличные», да и то на фоне времени.
— У каждого мира — свои герои. У нынешнего — свои. Да и потом, между названными Вами героями и «кукушатами» С.Витицкого — такая ли уж большая разница? И не есть ли, в конце концов, жестокий психократ Тенгиз — тот же Максим Каммерер, только прочно уже обосновавшийся и окончательно освоившийся в мире Неизвестных отцов?
— Многие работы АБС и первый роман С.Витицкого «Поиск предназначения» исследуют (в том числе) проблему соотношения цели и средств. Но никогда она не решалась столь жестко, как в новом романе. Автор раздвинул для себя границы возможного? Жестокое время требует жестоких решений? Началась эрозия традиционной морали? Что происходит?
— Жестокие цели требуют жестоких решений. Жизнь вообще довольно жестокая штука. Можно быть довольным своей жизнью, многие довольны — особенно те, кто «хорошо устроился». Но достаточно ли этого? Не означает ли это, что ты отдал себя на съедение жадно-прожорливой «свинье жизни»? Хорошо, если ты доброжелательно-спокойный наблюдатель этого зрелища (довольства-удовлетворенности) со стороны. А если ты — Учитель, демиург, творец, несущий бремя ответственности за свое творение?.. Что более жестоко тогда: стать жестоким хирургом — или позволить себе оставаться равнодушно-спокойным педиатром? Для подавляющего большинства из нас все это — вопросы сугубо риторические, ибо мы бессильны что-либо изменить, даже если бы и пожелали того. А если это в наших силах? Как тогда?.. Не знаю. Сила всегда в каком-то смысле жестока, бессилие — никогда.