— И какое отношение это имеет к вам?
— Я хотел испытать себя, попробовать, что я могу в среде, которая не подстроена под мои сильные стороны и не потакает моим слабостям. Я хотел узнать, что я есть в естественном состоянии.
— Здесь вы естественного состояния не найдете. Мы живем в век посткатастрофы.
— Правда, — согласился он. — Естественное состояние утеряно, разбито, будто яичная скорлупа. Даже если… когда… нам наконец удастся восстановить его, собрать все осколки и склеить их воедино, оно все равно не станет естественным, а будет лишь тем, что мы сами решили поддерживать и сохранять как искусственный сад. Это будет лишь продолжение нашей культуры.
— Природа мертва, — сказала Джудит; эту идею она подхватила у других внепланетников.
Его зубы блеснули в улыбке — от радости, что она так быстро все схватывает.
— Вот именно. Даже в космосе экстремальные условия во время перелетов или освоения планет смягчены под действием наших же технологий. Думается, природа как таковая может существовать только там, куда пока не проникла наша всепожирающая культура. И все же… Здесь на Земле, в регионах, где воспрещено все, кроме простейших технологий, еще возможно страдать от боли или даже умереть… Ближе к аутентичному состоянию нам не подойти. — Он похлопал по траве возле себя. — Прошлое здесь можно потрогать руками, столетие за столетием, и можно ощутить силу земли. — Его руки непроизвольно взметнулись. «Это все так трудно, — сказали они. — Язык слов такой неуклюжий». — Боюсь, я не сумел точно выразить свои мысли.
Тут он, извинясь, улыбнулся, и Джудит увидела, насколько он устал, но все же не смогла удержаться от вопроса:
— Каково это, думать, как вы?
Этот вопрос она задавала множество раз, многим внепланетникам. И получила на него множество ответов, каждый из которых не походил на другой.
Лицо собеседника застыло.
— Лучше всего по этому поводу высказался Лао-це, — наконец ответил он. — «Путь, который можно назвать, не есть истинный путь. Имя, которое можно произнести, не есть вечное имя». Высшая мысль невыразима: мистерия, какую можно пережить, но нельзя объяснить.
Его руки и плечи передернулись странным жестом: этакое эволюционировавшее пожатие плечами. Его усталость можно было потрогать руками.
— Вам нужно отдохнуть, — сказала она, вставая. — Давайте я помогу вам добраться до палатки.
— Дорогая Джудит. И что бы я без вас делал?
В сумерках никто не заметил, как она зарделась.
К следующему закату выяснилось, что карты Джудит, пусть и были обновлены недавно, неточны. Речка с неправдоподобным названием Скукль сменила русло, оставив по себе болота, которые топографические утилиты в ее бинокле не могли отличить от твердой почвы. Две ночи экспедиция пробивалась на юг, столько раз отклоняясь к западу и возвращаясь на прежний курс, что, не окажись навигационных спутников, Джудит давно бы сбилась с дороги.
Потом зарядили дожди.
Выбора не было: внепланетника пришлось оставить. Ни он, ни Гарри Работай-до-Смерти в таких условиях передвигаться не могли. Джудит решила, что присматривать за ними будут Мария и Лиза. Она, как могла, «накачала» их, отдала запасной бинокль. После того как дождь прекратится, они должны собрать лагерь и догнать ее и метисов.
— Почему ты обращаешься с нами, как с собаками? — спросил метис, когда они снова тронулись в путь. Вода струями стекала с его пончо.
— Потому что вы не лучше собак.
Он выкатил грудь.
— Я большой и красивый. У меня хорошие мускулы. Я могу тебе дать много удовольствия.
Его товарищ делал вид, будто не слушает. Но Джудит было очевидно, что мужчины поспорили, можно ли ее соблазнить.
— Сомневаюсь.
Он оскорбленно ударил себя в грудь, и во все стороны полетели капли.
— Я такой же, как твои канадцы, ничуть не хуже!
— Да, — согласилась она, — к сожалению, это правда.
Когда дождь наконец перестал, Джудит только-только поднялась на небольшой холм, который топографические утилиты идентифицировали как один из отрогов гор Уэлш. Перед ней раскинулась панорама поросших травой и кустарником развалин двадцать первого века. Нечего утруждаться, запрашивая название города. По опыту все заброшенные города походили один на другой.
— Десять минут, — сказала она, и метисы побросали рюкзаки.
Лениво Джудит надела очки-бинокль, чтобы удостовериться, что Лиза и Мария, как было приказано, сворачивают лагерь.
И взвыла от ярости.
Оставленные Джудит очки-бинокль висели без дела на шесте одной из палаток. Хотя женщины этого не знали, запасной бинокль был завязан на основной, и через него Джудит могла следить за их действиями. Своих очков Джудит не снимала до самого лагеря.