— Я плохо помню детство.
— А с какого возраста ты себя помнишь?
Адик-Адлер явно удивился вопросу.
— Никогда об этом не задумывался.
— Ты на маму похож или на папу?
— На папу, — неуверенно ответил гость. — Так все говорят. А вообще, я мать почти не знал. Так получилось, что она с нами не жила. Может быть, я и в нее тоже уродился.
— А я даже не представляю, как это — детство без мамы. Знаешь, что я помню? Как мы с ней идем по лугу, она останавливается и говорит: Мариша, вот это — пастушья сумка, а это — лютик, а это — белый донник. Потом она мне пижму показывала и как малина цветет. Ничего так хорошо не запомнила, как эти желтые цветы — лютик и пижма.
— Пастушья сумка — это что, цветок? — удивился Адик-Адлер.
Нормальное удивление городского ребенка, подумала Марина, нужно будет как-нибудь выбраться с ним на природу.
— Вроде цветка. Вообще, это лекарственное растение. А что, вам в школе не рассказывали?
И тут выяснилось, что Адик-Адлер — домашний ребенок.
— У меня была какая-то болезнь, что-то с нервами, и ко мне приходили воспитатели. Я даже во двор почти не выходил, — признался Адик-Адлер. — И в школе учился экстерном.
— Все десять лет?
— Почему десять лет?
— Столько учатся в школе. Или теперь — одиннадцать?
— Не знаю, я ведь очень рано начал учиться. Ко мне приглашали учителей, тренеров, а Семен Ильич вообще жил у нас в доме. Он со мной каждый день занимался.
Спрашивать, что за болезнь такая, было нетактично, парень выглядел вполне здоровым. Вот разве что румянец. Марина слыхала, что у туберкулезных больных — самый красивый румянец. Но, помилуйте, какой туберкулез? Парень холеный, как голливудская звезда!
— Тебе теперь восемнадцать? — вдруг спросила Марина.
Адька-Адлер ответил не сразу.
— Ну… да. А это имеет значение?
— Не знаю. Просто занять такую должность в Росинвестбанке в восемнадцать лет, даже с феноменальными способностями…
— Никакие не феноменальные. Бывают дети, которые в двенадцать лет в голове шестизначные числа перемножают, и вообще…
— А ты можешь — шестизначные?
— Зачем? Для этого калькулятор есть. Я системщик. Послушай, Марина, тот мужчина, с которым ты в ресторане была, он кто?
— Ничего серьезного, — быстро сказала Марина. И действительно поняла, что Вишняков для нее — ничего серьезного, двести баксов за эскизы, а роспись пусть ему делает кто-нибудь другой!
— Нет, я не про это, — Адька-Адлер усмехнулся. — Кто он в социуме?
— Деловар. И даже очень неглупый деловар. У него несколько фирм, он член совета директоров «Ассуэра», ему, кстати, и этот ресторан принадлежит, только записан на жену.
— Борис Вишняков? — уточнил Адька-Адлер. — Дай мне его телефон, пожалуйста.
— Возьми визитку.
Взяв картонный прямоугольничек, Адька-Адлер поднес к губам женскую руку и поцеловал. Марина ждала других поцелуев, но он задумался.
— Извини, — сказал он вдруг растерянно, — не могу, не получается… Я столько хотел тебе сказать — и будто мне кто запретил! Я не умею!
— Что — не умеешь?
— Говорить это. Понимаешь? Я не умею! Мне нельзя!
Марина впервые видела Адьку-Адлера взволнованным.
— Ну и не надо. Не в словах же дело!
— Да?..
Он встал, отошел к книжным полкам, провел пальцами по корешкам.
— Столько слов… Дос-то-евс-кий… Кто это?
— Писатель, — стараясь не выглядеть слишком удивленной, ответила Марина.
— Лермонтов?
— Поэт.
Адька-Адлер открыл книгу.
— Почему такие короткие строчки?
— Это же стихи!
— Почему их так печатают?
— Адька! К тебе же учителя ходили! Ты что — литературу не учил?
— Я не помню… Я не помню, чтобы мне это показывали.
— Очень странно, — зная, что этого говорить нельзя, все же произнесла Марина. — Адька! Сядь и расскажи все с самого начала! Про твой дом! Про учителей! Про маму и папу! Мы вместе разберемся… Ты же сам понимаешь — это как-то странно…
— Мне нельзя волноваться, — глядя в пол, не своим, а чьим-то чужим голосом выговорил Адька-Адлер. — Мне нельзя волноваться, мне нельзя волноваться, мне нельзя волноваться…
И Марина увидела, как на его глазах выступили слезы.
А потом он просто-напросто сбежал. Не сказав больше ни единого слова.
Вишняков озадачил секретаршу, и через день имел сведения о рыжей Алке и Клопе. Сведения примитивные, элементарные, то, что можно узнать по телефону. Алка, естественно, осталась старой девой, родители умерли, оказывается, она была очень поздним ребенком. Работала в какой-то конторе непонятно кем, потом и оттуда исчезла. Клоп, напротив, кое-чего добился. Даже был единожды женат. Но сейчас пребывал в разводе, а жил на даче. Городской квартиры у него больше не было.