— Реакция, своевременно открытая, — объявил он, прищурив глаза от разгорающегося огня.
Потом закрепил над костром решетку, сооруженную из толстой переплетенной проволоки, и бросил на нее кусок мяса. Разнесся аппетитный запах, и Тано сразу понял, насколько он голоден. И как ему хочется пить! Он пил долго, прямо из бидончика.
— По крайней мере, вода здесь хорошая, — отметил он, вытирая губы рукавом.
— Хорошая, чистенькая, — закивал Сам. — Плюс к тому ее здесь в изобилии, хватило бы на миллионы утопленников. А может, и на миллиарды?
Он посмотрел на Тано, вопросительно подняв брови, словно ожидая ответа. Но тот только недоуменно пожал плечами.
Вскоре они занесли тарелки с жареным мясом в кухню. Сам притащил откуда-то еще один сундучок, и они сели за «стол», на котором уже лежали вилки и ножи. Мясо было очень вкусное, сочное и ароматное. Тано чувствовал, как к нему возвращаются силы, а вместе с ними и оптимизм. На улице темнело, огонь медленно угасал, появились первые звезды. Спокойная, почти идиллическая картина…
— Можно подумать, что мы на Земле, — с улыбкой произнес он. — Два друга, отправившиеся в путешествие.
— Или двое охотников, раскинувших бивуак после дневной вылазки! — Глаза Сама хищно блестели в сумерках. — Что скажешь, Тано? Пещерные люди! Только шкур не хватает. Развесили бы их повсюду — пусть сохнут, выделали бы хороше-е-енько, чтобы стали мягкими, белыми, как сукно, сшили бы из них одежду, вдевая тонкие жилы в иглы, сделанные из заостренных костей!
Тано, однако, не прислушивался к его болтовне. Он уже думал о совсем других вещах.
— А твои роботы, Сам? Как они себя вели здесь?
— Я прилетел без роботов.
— Но это невозможно!
— Нет, конечно, — подтвердил Сам.
И встал. Отвел Тано в пустую комнату, принес из чулана сначала вторую раскладушку вместе с одеялом, а потом и маленькую пластмассовую тумбочку.
— Здесь ты будешь спать, — пробормотал он, раздвигая кровать привычными, ловкими движениями.
Он начал вынимать из тумбочки разные мелочи и раскладывать их: расческу, зеркальце, механическую бритву, мыло, полотенце, комплект чистого, но не нового постельного белья…
— Ты как будто ждал меня, — прошептал Тано.
— Да, я очень давно тебя ждал, — также шепотом ответил ему Сам.
Он задом вышел в коридор и тихо притворил за собой дверь.
Тано устало присел на кровать. Снял брюки, начал расстегивать рубашку и лишь сейчас обратил внимание, что она была застегнута не на те пуговицы. Снял ее — она пахла каким-то незнакомым стиральным порошком, была странно растянута и имела довольно потрепанный вид, особенно на воротничке и манжетах. А когда натягивал ее утром, перед тем как надеть скафандр, она выглядела почти новой… И еще: когда он успел сообщить Саму свое имя? Или этого не было?
Солнце било ему прямо в глаза. Стоял день. Тано наспех оделся и осторожно выглянул на улицу: сидя на скамейке, Сам шевелил длинной гнутой проволокой в горящем костре. Отсюда были видны розовеющие на решетке куски мяса. Похоже, запасы его были действительно велики, раз консервы ели даже на завтрак.
Бесшумно, как следопыт, Тано покинул комнату. Дошел до той двери, за которой вчера прятался Сам. Открыл ее, но полумрак в коридоре не давал достаточно света, чтобы рассмотреть обстановку внутри. Надо было войти. Он перешагнул порог и чуть не вслепую стал ощупывать стены: какие-то полки, на них ничего, кроме пыли. Добрался до окна, закрытого двумя толстыми кусками брезента. Отодвинул их в сторону. И хлынувший в помещение свет наконец-то позволил ему понять, для чего предназначено помещение, точнее, для чего было предназначено. Он задумчиво дотронулся до единственного пакетика с сухим молоком, потом до нескольких очень пыльных банок с консервами… Это все, что осталось на бывшем продуктовом складе. И все до единой даты со сроками годности были тщательно затерты.
Задернув полотнища, Тано тихонько вышел в коридор. Дошел до кухни, проверил пустые консервные банки и установил, что даты тоже затерты. Наконец вышел на улицу, объятый тягостными неясными сомнениями.
— Проспал, как всегда! — встретил его Сам, словно они жили вместе не со вчерашнего дня, а, по крайней мере, год. Подождал, пока тот сядет рядом с ним на скамейку, и подал ему тарелку с уже готовым мясом. — На свежем воздухе завтрак усваивается лучше, хотя наша пища, так или иначе, полноценна. Белки и все такое!
Тано начал без аппетита есть. А Сам рассматривал его, вроде бы сильно заинтересованный его внешним видом, и смеялся с набитым ртом. Его щеки и двойной подбородок тряслись, блестя жиром.
— Я смотрю, Тано, сегодня утром ты не подровнял свою бородку. Кажется, я забыл оставить тебе ножницы. Принести? Вместе с зеркалом?
— Завтра, — рассеянно пробормотал Тано.
— Ого! У тебя и «завтра» будет?
— Будет, Сам. Если ты меня не зарежешь, пока я сплю.
— Нет-нет! — энергично замахал руками тот. — И в мыслях не держал! Что это ты обо мне навыдумывал, дружище? Я не мясник.
Но, по сути дела, именно на мясника он и был похож. Потный, краснолицый, с закатанными по локоть рукавами, а спереди на одежде несколько коричнево-ржавых пятен, похожих на засохшую кровь.
— Давай напрямую. Я не особо догадлив.
— Что ты собираешься делать сегодня? — бесцеремонно сменил тему Сам.
— Пойду за скалы. Не могу поверить, что следы звездолета пропали так скоро. Наверное, вчера я неверно сориентировался.
— Ну!.. Хотя почему бы и нет… Поищи еще. Поищи, но помедленней, поосновательней. Во время бурь человек часто теряется. Да мы и без бурь растерялись, положа руку на сердце. А оно, твое сердце, здесь, внутри, ведь так? — И Сам ткнул в левую часть его груди своим толстым испачканным указательным пальцем.
Тано резко отшатнулся. Встал и, не сказав ни слова, пошел к пролому.
Мох, который стелился от одного края долины до другого (который никаким мхом, конечно, не был, не был даже растением), все еще находился в состоянии подвижности. Его бесчисленные лентовидные тельца хаотично развевались в разные стороны, оплетая ноги Тано чуть ли не до колен. Мешали идти, затрудняя каждый шаг, но было видно, что скоро они успокоятся: скопившаяся за ночь влага выплескивалась фонтанчиками из их микроскопических отверстий, а цвет быстро менялся со светло-коричневого на яркий, насыщенно-желтый.
Когда Тано поднялся по склону и обернулся назад, мох был полностью обезвожен — его тельца, прочно вцепившееся в землю, истончились до гибких золотистых нитей и развевались на слабом ветерке, словно гривы галопирующих волшебных коней.
— А этот чудной толстяк утверждает, что планета некрасива! — воскликнул Тано в восторге от раскинувшегося перед ним пейзажа.
Тут его взгляд невольно остановился на необычайно большом скоплении флегмад на берегу едва текущей реки. И хотя отсюда они казались просто грязновато-белыми шарами, картина навязчиво напоминала ему об их отвратительном виде. Тано поднял глаза к небу — какое-то линялое, водянисто-серое, усеянное темными и плоскими, словно заплатки, облаками. Он повернул голову к скалам, которые врезались в это небо настолько уродливыми и черными пиками, словно росли прямо из ада. Он представил себе бесконечные порывы ветра, поднимающие песок по ту сторону скал, пыльные бури, тучи мертвого мха и останки гниющих флегмад… Увы, в целом планета действительно была довольно неприятной. Но все же здесь и сейчас, в этом тихом, позолоченном оазисе она излучала своеобразное таинственное очарование. Тано расправил плечи и торжественно поднял руку:
— Будьте благословенны, бескрайние просторы Дианы!
Его рука застыла в воздухе: на холме, за которым раскинулся лагерь, показалось нечто бесформенное и темно-зеленое. Старина Сам. Тано развернулся и пошел дальше — нарочито медленно — к пролому. Дойдя до него, сделал десяток шагов вперед, но потом залег среди камней и ползком вылез обратно. Спрятавшись за тем обломком скалы, который вчера едва не лишил его жизни, он начал наблюдать за Самом. А тот, в свою очередь, смотрел в сторону пролома, причем в бинокль. Вне всякого сомнения, он видел, как Тано вошел туда, и теперь ждал, не вернется ли он. Постоял так несколько минут, потом опустил бинокль и исчез за холмом.