— Они идут, — сказал он. — Держись.
— Звуки означают сильную боль!
— Когда я был мальчишкой, то подрабатывал экскурсоводом в музее своего города, — сказал он. — Сперва я приходил только в спокойные дни: мне не доверяли водить группы — лишь случайных туристов. И мне очень хочется думать, что у тебя такая же работа, Вит. Ведь у нас есть что-то общее!
— У нас нет ничего общего, — возразил Вит.
— После отставки я хотел работать в музее, но у нас никто больше не желает смотреть на картины. У всех теперь цифровые домашние галереи…
Старик опустился на колени, взял лоскут цебсианской кожи и попытался прижать его к ране. Изо рта подростка сочилась оранжевая пена.
— Зачем вы мне это рассказываете? — спросил Вит, отстраняясь от прижатой к ране руки.
— Чтобы отвлечь.
— От совершенного вами осквернения?
Кристофер снова взглянул на Сущность, покрытую тонкими черными полосками в тех местах, где соприкасались разные материалы.
— У меня ничего не вышло.
Вит горько рассмеялся:
— Вы так говорите, потому что думаете, что я умираю.
— Нет. У тебя все будет хорошо. А я пытаюсь отвлечь тебя от неприятных ощущений.
— Вы хотели сказать — боли? — Если язык его тела и показал какую-то реакцию, то Эмма ее не уловила.
— Прости.
— Вряд ли мне поможет, если вы станете говорить со мной, как со слабоумным.
— Через минуту сюда войдут. Я не знал, что у тебя такая ранимая кожа, Вит…
— Заткнитесь! — Инопланетянин ухватился пальцами за выступ в полу и попытался подтянуться к заблокированному выходу. За ним волочились внутренности, вытягиваясь полосками на бугорчатом полу. Хвост оторвался, забрызгав статую кровью.
Вит находился уже в метре от двери, когда Кристофер наконец-то услышал, как охранники пробиваются сквозь ослабленную кислотой блокировку двери, орудуя резаком. Сперва в ней появилась небольшая прореха, которую сразу же заполнили их лица, и спасатели принялись отчаянно отдирать остальное, стараясь сделать проход для Вита. Кто-то из них просунул в отверстие хвост, свесив его наподобие спасательного каната.
Но они опоздали. Израненный подросток перестал шевелиться. Зашипел воздух, выходя из разрывов в эластичной белой коже — словно сдували спасательный плот. Тело Вита съежилось и замерло.
Через секунду хвост спасателя втянулся обратно, а в отверстие просунулось множество глазных стебельков. Штук пять уставилось на Кристофера.
— Это средство предназначено только для обездвиживания, — начал оправдываться он.
Ему не ответили. Старик отшвырнул трость и поднял руки. У них что, нет протокольных программ?
— Теперь я безоружен.
Никакой реакции. Спасатели попятились, лица исчезли.
— Разве вы не арестуете меня? — Он провел ладонью по лицу и с удивлением обнаружил, что оно мокрое.
Тишина. Он взглянул на бугорчатый пол. Разобранная и пустая трость уже не сможет выдержать его вес.
— Эй! Копы! Так вы будете меня выводить или нет?
— Вы находитесь на месте, где произошла смерть, — неожиданно услышал он голос Эммы. — Вам надлежит покинуть помещение и сдаться властям.
— Какого черта? — Он уже открыл рот, чтобы снова крикнуть, но тут до него дошло. Их главная культурная ценность теперь запечатана, отделена от общества системой жестких верований и кровью ребенка. Они оставят тело Вита гнить здесь, рядом с Сущностью, которой тот был столь предан.
Когда прошла еще минута, а за ним так никто и не пришел, Кристофер прилег у основания статуи, расположившись внутри изгиба хвоста. Голова и ноги оказались слегка приподнятыми, и он обнаружил, что такая поза его вполне устраивает. Покрытый мхом пол подарил ему блаженный комфорт, как Вит и обещал.
— Вот и соломка, чтобы на нее упасть, — пробормотал он, устраиваясь поудобнее. Нога все еще побаливала после падения на бугристый пол, а в усталых пятках пульсировала кровь. Он сбросил туфли, пошевелил пальцами в теплом и влажном воздухе.
В бедро упирался последний выступ — камера. Он извлек ее, переключил на режим проекции и стал проецировать кадры на белую изогнутую поверхность статуи. Уорхол. Спенсер. Мальта. Фальшивый Пикассо. Набросок Билла Рейда. А вот и он сам, позирующий для несуществующих внуков. Вит. Погребальный холм. Снова Вит.
— Выражение соответствует дружеской улыбке, — сообщила Эмма.
Кристофер выдрал из уха капсулу наушника и вернулся к картинам.