— Лютик, не лезь на полку в сандалиях, — мама держала Блоху на коленях, а та вырывалась, извиваясь, как огромный червяк.
Лютик расстегнул сандалии и вновь припал носом к стеклу. Проплыл мимо шпиль университета, потом памятник воинам-победителям, потом мост, который построили совсем недавно; все было знакомым, но каким-то не таким — наверное, потому, что он, Лютик, никогда не разглядывал их вот так, из окна вагона.
Еще проплыл серый в шашечку забор с колючей проволокой по гребню, за которым таращилась немытыми окнами какая-то фабрика, заросли бурьяна и лопухов в его, Лютика, рост. За спиной у Лютика раздавалось деловитое шуршание — проводница проверяла билеты.
— Туалет скоро откроют? — мама все еще удерживала Блоху, которая нетерпеливо дергала ногой.
— Санитарная зона пятьдесят кэмэ, — привычно ответила проводница, но, поглядев на скривившееся личико Блохи, вздохнула: — Ладно уж, я свой открою. Только быстро.
— Я тоже хочу, — на всякий случай сказал Лютик.
— Ты же уже большой, — тут же укоризненно отозвалась мама.
Она подхватила Блоху поперек живота и поспешила за проводницей. Отец вздохнул.
— Так-то, брат Лютик, — сказал он ни с того ни с сего.
Лютик поглядел наверх, где лежали в чехле разобранные папины удочки.
— А мы правда будем рыбу ловить? — спросил он, в основном для того, чтобы отцу было приятно.
Но папа, вместо того чтобы обрадоваться, что Лютик наконец-то заинтересовался его, папиным, увлечением, недовольно сказал:
— А фиг его знает! Черт знает, что там за рыба! Говорят, ее и нет вовсе.
— А что есть? — на всякий случай спросил Лютик.
— Ничего нет, — раздраженно ответил папа, — съели все. Понятно?
— Ага, — на всякий случай ответил Лютик, хотя ничего не понял. Если рыбы нет, зачем тогда папа берет удочки?
В прошлом году папа уезжал куда-то, где ловилась форель, даже привез одну — соленую. Стоило ездить так далеко за паршивой рыбой, которую можно купить в ближайшем магазине, говорила мама.
Мама вернулась, по-прежнему держа Блоху поперек живота, но слегка вниз головой. Блоха радостно дрыгнула ногой и заехала по спине какой-то тетке, которая, высунувшись из своего отсека, стелила койку. Тетка что-то проворчала себе под нос, мама тоже. Лютик вновь припал носом к стеклу — теперь там подпрыгивали бурые домики за полупрозрачным штакетником; огороды поросли чем-то зеленым в лиловый цветочек, крохотные зеркальца придорожных луж отражали небо. Какая-то семья пила чай на веранде, мальчишка его, Лютика, возраста, оживленно рассказывал что-то, размахивая руками.
Потом они пропали, а появилась привязанная за веревочку коза, которая задумчиво щипала траву.
— Душно как, — недовольно сказала мама.
— Ну так плацкарта, чего же ты хочешь.
— Если бы ты тогда, на той вечеринке не оскорбил Порываева…
— Если бы ты на той вечеринке вела себя пристойно, — сквозь зубы ответил отец, не отрывая взгляда от кроссворда.
— А я что? Я для тебя старалась, — глаза мамы наполнились слезами.
Лютик всегда удивлялся — как это у нее так легко получается плавать? Он, Лютик, так не мог.
За окном темнело, зеленое небо перечеркнули розовые облака, далеко на пригорке проплыл длинный одноэтажный дом, светились окна…
В вагоне зажегся свет. Таинственный мир за окном тут же поблек, да и сам вагон перестал быть загадочным и волшебным — стало видно, что стекло в окне мутное, дерматин на койке сплошь в трещинках, а по стене бежит таракан.
Заглянула проводница, спросила: «Чаю будете?»
— А пива нет? — тут же поинтересовался папа.
— Пиво из буфета возят, — ответила проводница.
Мама спросила, нельзя ли открыть окно.
— Никак нельзя, — веско сказала проводница, — этот поезд другой сменой в Салехард ходит.
«Когда я вырасту, — думал Лютик, — я поеду далеко-далеко, без родителей, в самом лучшем вагоне…»
— Лютик, полезай наверх, — скомандовала мама.
От матраса воняло сырой тряпкой, а духота тут была еще хуже, но Лютик с радостью растянулся на верхней полке — он выше всех, и никто его не достанет. Перевернувшись на живот, он стал смотреть в окно.
Стемнело. Между двумя облаками, как между двумя ладонями, пламенела багровая полоса… Там за полями лежали другие поля, а еще дальше — далекие города, в которых он когда-нибудь обязательно побывает… Он смотрел и смотрел на мелькающие полосы света и тени за окном, пока наконец не заснул…
Проснулся он от того, что поезд стоял.