«Оезд… омер… орок ри… авляетя… ятой… ормы…» — эхо докатилось до сосен, и за шиворот Лютику упала сдвоенная рыжая иголка.
И сразу его, точно волной, окатило привычными звуками — лязг металла, скрип тележек, гудки, неразборчивый шум сотен голосов.
«Уезжает! — сообразил Лютик, — а я-то, я…»
Он развернулся и кинулся обратно, даже не успев подумать, как и куда, собственно, может уехать поезд без колес и без рельсов. И тут же остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Поезд стоял на месте. Вернее, все те же несколько вагонов. Разве что очертания его еще больше расплылись, и Лютик с ужасом увидел, как по кожуху вагонов, морщась и извиваясь, пробегают огненные змеи.
Он заорал и бросился, было, к закрытой двери последнего вагона, но ее мерцающий контур медленно таял в воздухе, наподобие того, как гаснет под сомкнутыми веками след от раскаленного солнечного диска.
Все же он попытался вскочить на подножку, но непонятная сила оттолкнула его — мягко, но ощутимо. Он упал ничком в густую, бархатную траву и, уже не стесняясь, заплакал в голос.
Сон, как всегда, закончился кошмаром.
Кто-то тронул его за плечо.
Он поднял голову — светлый силуэт расплывался и неясно мерцал в теплом воздухе; Лютик понял, что это из-за слез…
— Бедный малыш, — сказала женщина, — он испугался.
Прикосновение маленькой ладони было прохладным и нежным.
Лютик порывисто вздохнул и поднялся с земли.
— И вовсе я не испугался, — мрачно сказал он, — просто…
Горло у него на миг стиснуло, он сглотнул и дальше не смог говорить.
— Ах, этот Оберон, — покачала головой женщина, — о чем он только думает? Пойдем, покажемся ему.
— Куда?
Женщина махнула узкой рукой, указывая на крохотный домик меж двумя соснами.
— Зачем? — недоверчиво спросил Лютик.
— Он все наладит, а ты пока посидишь, попьешь чаю. Как тебя зовут?
— Лютик, — выдавил Лютик.
— Пойдем, Лютик…
— Но я… опоздаю на поезд… — испуганно сказал Лютик.
— Не опоздаешь, Лютик. Пойдем, не бойся.
— Я не боюсь, — тут же возразил Лютик.
Она положила ему руку на плечо и мягко развернула лицом к домику. Над клумбой с ночными цветами кружилась стайка белых мотыльков.
— Это что? — спросил он настороженно.
— Здесь живет Оберон, — пояснила женщина, — станционный смотритель.
Перед домом было низкое крыльцо — перила грели ладонь, точно еще хранили дневное тепло. Лютик нерешительно потоптался на пороге, а потом зажмурился и шагнул внутрь.
Он очутился в самой обычной комнате, разве что дерево, которым были обшиты стены, казалось уж очень чудным — розовым и даже на взгляд теплым. Посреди комнаты стояли круглый стол и несколько стульев с гнутыми спинками. Точно такой стол они с отцом в прошлом году выбросили на помойку. Тот, правда, был сломан. Распахнутые окна выходили в сад.
У стены стоял мужчина, так внимательно разглядывая разводы и слоистые древесные узоры, словно они изображали из себя невесть что. Услышав шаги, он обернулся. Почему-то Лютик никак не мог как следует разглядеть его лица. Наверное, свет так падал.
«Это и есть Оберон, — подумал Лютик, — ну, сейчас он мне врежет».
— У тебя пассажир отстал от поезда, — сказала женщина.
— Да уж, — вздохнул мужчина, доброжелательно глядя на Лютика, — извини, приятель, неудачно вышло. Посиди немного, я все улажу.
— Вы уладите что? — осторожно спросил Лютик.
— Отправлю поезд, — пояснил Оберон, вновь оборачиваясь к стенной панели, — ну, и тебя, конечно.
— Да ты садись, — женщина подтолкнула Лютика к столу.
Лютик забрался на стул, оказавшийся неожиданно высоким. Ноги его едва доставали до пола, но болтать ими или поджать под себя он не решился — так и сидел, напряженно выпрямившись и положив руки на колени.
— Чаю хочешь? — спросила женщина.
Лютик молча кивнул. Она придвинула к нему чашку и наклонила над ней чайник с узким носиком. Чашка была такая тоненькая и легкая, что, казалось, сомнется у него в руке, как бумага. А чай ничего. Вкусный. Только почему-то без сахара.
Оберон по-прежнему стоял у стены, задумчиво постукивая по ней пальцами. «Это он так улаживает?» — Лютик удивился, впрочем, не слишком: бывает, люди во сне делают еще большие глупости.