Аххарги-ю не понимал.
Ему не нравились человеческие тела.
Гноящиеся поры на исцарапанной коже, мокрые грязные волосы, облепляющие голову, легко устающие мышцы, царапины, ноющие синяки. Если бы не сущность — ю, питающая чужую мускулатуру, все давно погибли бы в джунглях, особенно одноногий. Они живы только благодаря мне. Чтобы никто не умер, ефиоп дважды в день незаметно касается людей маленькой розовой ладошкой.
Аххарги-ю улыбался.
В своих планах он совсем не принимал во внимание чиклеро и индейца.
А ирландец привлекал его только тем, что носил с собой магнитную стрелку.
Все трое — чиклеро, ирландец, Джон Гоут — жили смутно, как многие другие животные. В их сумеречном сознании время от времени проносились видения Господа и Святой Девы, но это не имело никакого отношения к Высшему Существу. Вполне можно осознать тот простой факт, что тебе плохо, что тебе хочется хорошего, что тебя тянет к чудесному удовольствию обильной еды, но это еще не разум. Животное плачет, испытывая боль, оно хохочет, как сумасшедшее, в погоне за самкой, но никогда не ужасается приятно при виде свинцовых несущихся над джунглями туч, тяжко напитанных водой и убийственно трепещущим электричеством. Смерть не восхищает его. Ни одно животное Земли не бросается счастливо в водную бездну или под зеленый пучок разрядов, разрывающих жирную тьму.
Я спасу контрабандера.
Я вытащу друга милого из темниц уединенного коричневого карлика.
Шумная триба Козловых никогда больше не вернется на Землю, с улыбкой решил про себя Аххарги-ю. Их темное сознание — приговор для них. Мы продадим этих суетных существ вкупе с сохатыми и казенной кобыленкой в те звездные миры, в которых всегда нравятся существа с такими низкими толстыми лбами. А одноногого выставим отдельным лотом, потому что существа столь низкого сознания крайне редко научаются подменять потерянные органы таким странным образом.
Тростники.
Мокрые веера пальм.
Длинные листья отставали в стремительном движении от несущихся по небу туч.
Незаметно исчез, растворился в дождях чиклеро. Может, запомнил путь к поляне, на которой лежали золотой меч и тяжелое блюдо. Аххарги-ю, томясь близостью потерянной сущности, счастливо обозревал залитый темным, ни на секунду не приостанавливающимся ливнем горизонт. Он видел на много миль кругом. Он видел вздувающуюся бурую реку. И мутные потоки, заливающие гнилые леса. И мокрых зверей, бегущих в сторону гор. И птиц, нахохлившихся на ветках.
Редко в небе вдруг раздувало звездные угольки, дождь тут же их гасил.
Маленький ефиоп и Джон Гоут, наклонившиеся над найденным камнем, казались Аххарги-ю мелкими и незаметными. Скоро я передам сообщение контрабандеру, и тогда нКва, сплясав танец свободы, получит право заполнить все удобные места уединенного коричневого карлика чудесными живыми спорами. Они будут оставаться неоплодотворенными до окончательной реабилитации.
Но этого ждать недолго.
Продуценты и деструкторы.
Разумный мир делится на продуцентов и на деструкторов.
Все остальное — вне разума, хотя любая отдельная деталь мира может даже бессознательно подчеркнуть Красоту. Пучок орхидей, провисший с мокрой ветки… Излучина реки, взбухшая, мохнатая от раскачиваемых течением тростников… Или алмазный блеск на перепаде валов в лунном свете…
Аххарги-ю видел на много миль кругом.
Снежный перевал. Душные провалы джунглей.
Шум ливня. Треск молний, притягиваемых сущностью — тен.
В каждом голосе, в каждом звуке прорывался животный страх. Здесь все всего боялось. Аххарги-ю и сам бы боялся, если бы не адаптер.
С мокрых веток сыпались муравьи.
Индеец знал, что злой дух Даи-Даи перекусывает горло заблудившимся путешественникам, но муравьи казались ему страшнее. И до смерти пугал ефиоп, не обращающий внимания на огненные укусы.
Вздыхая, переводил взгляд. Удивился бы, узнав, о чем думает одноногий.
О тех несчастных думал Джон Гоут, которые не смогли пересечь окровавленную дымную палубу «Делисии». О деревянной ноге, которая неимоверно отяжелела. О том, что туман вдруг превращается в колеблющееся неузнаваемое лицо, взирающее с высоты во всей грозной полноте власти и ужасного величия.