A потом на европейских землях и вовсе наступили черные времена второй мировой войны, по ходу которой худшие образцы апокалиптической фантастики выглядели сочинениями оптимистов, не снимавших розовых очков. Массам стало не до фантастики.
После окончания войны ситуация только ухудшилась. Европейская культура, оказавшаяся моральным банкротом в годы мировой бойни, теперь шла на выучку к торжествующим американским союзникам. Новая массовая литературы Европы формировалась по образцам из США (вплоть до того, что французские журналы «Фиксьён» и «Галакси» оказывались почти клонами американских «F&SF» и «Гэлакси», порою просто перепечатывая их содержание). Исчезли даже воспоминания о какой-то (потенциально возможной) альтернативной европейской фантастике. И в итоге западноевропейская НФ просто не вынесла конкуренции со стороны заокеанской соперницы, которая поставляла отличную научно-фантастическую литературу, да еще и в огромном количестве (учитывая запасы времен «Золотого века»). А поскольку собственной традиции массовой НФ в Западной и Центральной Европе так и не возникло, писатели учились на американских образцах, и в результате вторичность многих французских или западногерманских писателей откровенно бросалась в глаза. Поэтому читатель, конечно, мог просмотреть новый роман С. Буля или с зевотой полистать очередной выпуск «Перри Родана», но все равно предпочитал А. Азимова или К. Саймака. Да оно и понятно — зачем нужны копии (хоть и с элементами национального колорита), если можно насладиться исходными образцами-оригиналами?
Европейская НФ умерла, толком не родившись, вовсе не из-за особой бездарности местных фантастов. Ее прикончили трагические превратности истории да могущество и разнообразие американской НФ-литературы. □
Кен Уортон
ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИМЕНЕНИЕ
Чарлз размышлял: «Дефект топологии поверхности. В этом все дело…» Пузырьки в его бокале с пивом поднимались из самых разных мест, но Чарлз заметил, что основные центры их образования были локализованы в четырех точках. Очевидно, решил он, незаметные невооруженным глазом дефекты стекла и послужили своего рода катализаторами процесса выделения пузырьков газа. Непонятно было только, что именно определяло математически четкий ритм появления очередной грозди золотисто-желтых пузырьков, которые, дозрев, отрывались от стекла и устремлялись к поверхности тонкой жемчужной нитью. Какое-то движение привлекло его внимание, и Чарлз, оторвавшись от созерцания пива в бокале, поднял голову. По направлению к его столику неуверенно двигалась молодая женщина. С ней было что-то не так — Чарлз понял это практически мгновенно, однако прошло добрых три секунды, прежде чем он сообразил, в чем дело. Женщина шла вперед, нащупывая дорогу тонкой белой тростью.
Слепая женщина здесь, в этом баре? Да как она сюда попала? Должно быть, подумал Чарлз, здесь ей так же неуютно, как и ему. Шум и толчея всегда были ему не по душе, а ведь он был зрячим, и ему не приходилось прокладывать себе путь в толпе собравшихся в баре студентов с помощью белой тросточки. Бедняжка, подумал он, увидев, что женщина наткнулась на очередную группу завсегдатаев и остановилась. Студенты, увлеченные беседой, состоявшей, главным образом, из односложных восклицаний, едва слышных за рвущимся из динамиков кантри, не замечали слепую, и она неловко топталась на месте.
Забыв о пиве и пузырьках, Чарлз наблюдал за незнакомкой со своего места в углу зала. На вид ей было лет тридцать или чуть больше — сказать точнее невозможно из-за больших темных очков, скрывавших глаза. Какой-то молодой человек, подойдя к незнакомке сзади, наклонился и что-то сказал ей на ухо, но лишь когда она ответила, Чарлз сообразил, что они пришли сюда вместе. Это обстоятельство несколько остудило его интерес, но прежде чем Чарлз успел отвернуться, молодой человек ловко ввинтился в толпу и исчез, бросив свою спутницу на произвол судьбы.
Чарлзу стало жаль слепую, и он огляделся по сторонам в поисках незанятого столика. Но единственное свободное место оказалось за его столом, да и то только потому, что Чарлз сидел, положив на соседний стул ноги.
Он еще немного поколебался, не зная, как поступить. В конце концов, женщина пришла в бар не одна, и если бы он заговорил с ней, это могло быть превратно истолковано. Но с другой стороны, незнакомка стояла от него в каких-нибудь пяти футах и выглядела такой одинокой и растерянной…
— Прошу прощения, мэм, — сказал, а вернее, прокричал Чарлз. — Не хотите ли присесть?