Нечто среднее между исповедником, отпускающим грехи, и доктором Фрейдом, трактующим любой чих как сублимацию эдипова комплекса.
– Ты ведь всегда неуютно себя чувствовал с природными людьми, правда?
– Мне и с этими неуютно. Они слишком совершенны.
– Полюби их.
– Что?
– Они любят тебя. Полюби их.
– Они любят меня потому, что это часть их программы.
– Дети любят родителей тоже потому, что это часть их программы. Персиваль восхищается тобой.
– Он восхищается не мной. Он восхищается королем Артуром. Он аккуратно расправил рукава мантии.
– А ты, Големба, думаешь, тот, настоящий король Артур действительно был таким уж совершенством? Ты думаешь, рыцари без ума были от чужого старого мужика? Они любили не его, а то блистательное воплощение божественного духа, которое им любить было легко и просто. А настоящий Артур… Думаешь, почему Гвиневера увлеклась Ланселотом?
– Но тогда…
– Стань для них Артуром. До конца.
– Но тогда я стану совсем психом.
– Ну и что? Кому до этого дело? На этой планете, кроме тебя, нет ни единого природного человека. Потом… какая разница? Тебе же известно, что в конце концов происходит со всеми сисадминами?
– Ну… они доживают свой век в очень комфортабельных психушках. Если повезет.
– Да. Наполеоны, капитаны Немо, Гэндальфы, Люки Скайуокеры… В окружении санитаров-андроидов, которые подыгрывают им, как могут. Так какая разница?
– Мерлин, – сказал я, – ты говоришь то, что я сам хочу услышать.
Он не ответил. Молча сидел в своем кресле среди упакованных образцов, тестеров, мониторов и магических кристаллов. В углах скопились тени.
– Думай сам, – сказал он наконец, – решай сам. Ты же природный человек. Но помни – они тебя любят.
Я повернулся и направился к выходу. В животе бурчало, почему-то чесались глаза.
У двери я вновь обернулся.
– У драконов правда кладку стережет самец?
– Понятия не имею, – сказал он. – Не знал, что тут вообще водятся драконы.
Сервы задули в серебряные трубы, и пламя взметнулось в камине.
– Сэр Ланселот, – объявил сэр Кей и пристукнул древком копья по каменным плитам.
В узкие стрельчатые окна били солнечные лучи, и на полу расцветали крохотные радуги.
– Наконец-то, – прошептала Гвиневера.
Она сидела, выпрямившись, стиснув тонкими пальцами подлокотники высокого кресла. Лицо ее, и шея, и грудь вплоть до низкого выреза платья заливались алым румянцем. Не может быть, им не дано краснеть. Игра света.
Сэр Ланселот вошел в каминный зал, и эхо его шагов разбивалось о своды и осыпалось вниз, точно осколки зеркал.
Рыцари, вытянув шеи и перешептываясь, напряженно вглядывались в него. Ибо это был сэр Ланселот, а он всегда умел удивить собрание диковинными трофеями.
– Король Артур…
Глаза его сверкали, словно осколки льда на смуглом лице. Он не был красив, но был прекрасен.
– Мы рады видеть тебя, сэр Ланселот, – приветливо сказал я. Какого черта он так задержался? – Должно быть, тебя постигло необыкновенное приключение?
– Это и впрямь было нечто удивительное, – сказал Ланселот, склонившись передо мной на колено и прижимая к груди шлем с белым плюмажем, – позволь мне…
– Встань, мой друг, – сказал я, – и поведай обо всем.
Они могут часами пребывать в самых неудобных позах. Но я, король Артур, не мог ведь позволить, чтобы мой первый рыцарь стоял предо мною на коленях!
– … и я попал в земли, которые по праву зовутся бесплодными. Там ничего не произрастает, и даже то, что я принял поначалу издалека за воду, оказалось выбоиной в земле, до краев наполненной солью. Ночами там свистит над равниной ветер и гонит впереди себя клочья тумана. И странствуя так, я полагал, что поблизости нет ни единой живой души, но вдруг увидел во мраке крохотный огонек, и направил туда коня, и…
Наверное, он был очень расстроен тем, что ему нечем удивить своего короля, подумал я. Погоди, что он там такое несет?
– … и увидел перед собой замок, и ворота его распахнулись как бы сами собой, и я вошел…
Сбой программы?
Гвиневера, по-прежнему вцепившись пальцами в подлокотники кресла, наклонилась вперед, губы полуоткрыты, словно она пила из ключа его вдохновения.
Остальные тихо перешептывались, их шепот мягко касался моего лица, словно вспугнутые летучие мыши.
– Ты уверен, сэр Ланселот? – спросил я. – Это не могло быть… колдовское наваждение?
Причудливый скальный выступ? Что же до огня… Я чувствовал себя смертельно одиноким.
– …поначалу мне показалось, что в замке пусто. Но в зале, обставленной скудно и бедно, я увидел истинно царское ложе, где, откинувшись на подушки, лежал увечный король, и его рана не затягивалась, а сочилась кровью, и он молча смотрел на меня, и тогда в удивлении вместо положенных слов приветствия я спросил: что сие означает? Увы, ответил он мне, ты не тот, кого я жду, ибо ты сказал не о том. И внезапно вокруг разлилось удивительное благоухание, как бы от сада тысячи роз, и как бы ниоткуда появились четыре девы в белых одеждах, и первая из них несла испускающую сияние чашу, и…
– Очень хорошо, Ланселот, – сказал я, прокашлявшись, – это воистину удивительная история, и я полагаю, она заслуживает того, чтобы быть рассказанной самому Мерлину.
Мерлин ведь, помимо всего прочего, еще и антивирусная программа, но где этот дурень мог подцепить вирус? Может, какой-то шутник имплантировал его еще при сборке? Это ничего, это ладно, хуже, что остальные слышали этот рассказ – теперь и им чистить память? Или просто включить Грааль в систему стимулов и поощрений, – пусть он служит им высшей недостижимой наградой, наподобие морковки, болтающейся у осла перед носом. Надо посоветоваться с Мерлином.
Разумеется, никаких образцов этот дурень не привез, в таком-то состоянии!
– Ступай, сэр Ланселот, – велел я, – мы обдумаем твой рассказ.
– Но это еще не все, сударь мой, – упрямо заявил он, – я не закончил! Ибо, стоило мне лишь потянуться к чаше, как все исчезло, и замок, и девы, и увечный король, и я вновь очутился на пустоши, где свистит ветер…
– Вот как?
– На голой пустоши… И я начал озираться вокруг в поисках того замка, и увидел, что, хотя местность вокруг пустынна и дика, огонь по-прежнему горит. Воистину великое чудо было явлено мне, подумал я, и, быть может, еще большие чудеса будут явлены, так что я укрепил дух (каким это интересно образом, подумал я) и направил путь к тому огню, однако там не обнаружилось ничего удивительного… Всего лишь…
Молния могла поджечь выход нефти, подумал я, такое уже бывало. Грозы тут просто оглушительные.
– Всего лишь странствующий рыцарь, который раскинул шатер в этой гиблой пустоши.
Так. Плохо наше дело. Активировать сервов на поражение? Но ведь это же ужас, что будет!
– И я предложил ему сразиться во славу моей королевы. Королева расцвела улыбкой. Она нимало не сомневалась, сказала она, что рано или поздно даже в сем пустынном краю сэру Ланселоту найдется достойный соперник, способный, в конце концов, оценить превосходство нашего первого рыцаря. Дура.
– И, выслушав меня, он признался, что сочтет за честь служить такому королю, и препоручил себя в мои руки, хотя, заверяю вас, это могучий рыцарь и оружие у него знатное… И я поклялся, что мы не причиним ему вреда, но примем как равного, и вот он готов предстать перед вами…
Он хлопнул в ладоши, и, повинуясь сигналу, двое сервов ввели человека в заношенном комбинезоне. Кислородную маску он снял, входя в залу, и теперь она болталась у него под подбородком.
– Сюрприз! – сказал он.
Он поглядел на меня, потом на моих рыцарей и все понял. Мои тоже смотрели на меня – как-то я окажу прием благородному пленнику Ланселота? Я откашлялся и сказал:
– Мы, король Артур и королева Гвиневера, рады приветствовать тебя, доблестный рыцарь, у себя в Камелоте…