Мальчишка догнал, пошел рядом. А впереди в дрожащей мути воздуха уже замаячило раскорячливое пятнышко, поминутно меняющее очертания. Проводник взял правее, и пятнышко-каракатица поплыло справа налево.
– Птица? – спросил мальчик.
– Человек.
– А почему он летает?
– Потому что ветер гоняет его туда-сюда, – равнодушно объяснил проводник. – Не было бы ветра – висел бы на месте, а так – болтается… Над инверсией всегда вихревые потоки.
– Над какой еще инверсией?
– Гравитационной. Заметил, что здесь везде разная тяжесть?… Что?… Нет, это тебе не показалось, все так и есть. Ну, а инверсия – совсем неприятная штука. Вышел человек погулять – и пожалуйте, висит… Давно уже.
– Он… мертвый?
– Без воды и пищи не живут.
– И никогда не упадет? – Мальчик поежился, но в его голосе звучал неподдельный восторг.
– Почему – не упадет? – Проводник пожал плечами. – Когда-нибудь вихрь его выплюнет, а там и граница инверсии. Я таких видел… выброшенных. Сухие, как мумии.
– А этого вы знали? – спросил мальчик. Проводник молча кивнул.
– Хороший был человек?
– Глупый. Умный не вляпался бы в инверсию. Она ведь как… она до самой земли никогда не доходит, иначе бы в нее грунт сыпался. И видно ее было бы издалека. И вообще, ее нижняя граница как бы пульсирует. Бывает, что под ней можно свободно пройти, а бывает, что только ползком… Лучше всего, конечно, ее стороной обойти, вот как мы сейчас…
– А как ее найти? Бросить гаечку? Проводник хмыкнул:
– Ишь ты, образованный… Можно и гаечку, если есть. Можно камешек или горсть пыли. А можно просто знать, где опасность, и не терять зря времени…
– Как вы?
– Как я. Нет, вообще-то аномальные места дрейфуют… понемногу. Тут целая наука. Ну и чутье, конечно. Девять сгинут, десятый научится. Так вот: я и есть десятый. Я этого летающего дурачка сам привел на место, сто раз ему все объяснил… Даром время потратил.
– А может, он не глупый? – вступился мальчик за покойника. – Может, он сам так решил…
– Самоубийца? Сознательно умирать от жажды между небом и землей?
– Понятно, – вздохнул мальчик. - А настоящие птицы тут водятся?
– Никаких птиц здесь нет.
– Жалко…
– Мне тоже, – сказал проводник. – Я вкус курицы до сих пор помню. Семь лет прошло, а не забыл.
– А этот, – возвращаясь к прежней теме, мальчик указал на парящее высоко в небе пятнышко, – почему один гулял? Попал сюда и вас не дождался?
– Если бы. Говорю же: я его нормально встретил и довел до нормального места. Хорошего места. Там бы жить да жить. Так ведь нет – ушел.
– Зачем?
– Откуда мне знать. Наверное, скучно стало. Люди ведь как устроены? Одним всегда неймется, шило у них вставлено, ну и не верят словам, воображают, будто неприятности не для них существуют, а я ведь каждого всегда предупреждаю…
– А другие? – спросил мальчик.
– Другие остаются в живых. Как правило.
– Там, куда вы их привели?
– Там, куда я их привел.
Мальчик помолчал, раздумывая. Облизнул губы. Видно было, что ему очень хочется пить, а разговор сушит гортань. И все-таки он спросил:
– А нас вы на то самое место ведете?
– На другое. То место уже занято.
– Кем?
– Человеком.
– А почему нам туда нельзя? Вчетвером веселее было бы.
– Потому что вчетвером там не прокормиться, – неохотно объяснил проводник, тоже без особого успеха облизнув сухие губы. – Оазис совсем маленький, на одного.
– А воды достать?
– Вода есть ближе.
Мальчишка замолк и скоро отстал, присоединившись к родителям. Прошло полчаса, а может быть, час. Ничего не изменилось. Все так же под ногами шуршал песок, временами сменяясь щебнем или скальным выходом. Все так же равномерно светился белесый небосвод. Один раз дунул горячий, как из домны, ветер, и проводник, проворно упав, вжался в грунт. Полежав с полминуты, поднялся, небрежно махнул рукой – ложная, мол, тревога.
Несколько корявых кустов без листвы и иголок укоренилось на склоне холма, вызвав у новичков вопросы. Пришлось прекратить движение и снова шевелить языком. Нет, кусты не сухие. Очень даже живые, и голыми руками лучше их не трогать – язвы будут. Скверные язвы, долго не заживающие. А воды здесь нет… в смысле, есть, конечно, но на большой глубине, копать колодец без толку. Надо идти. Вот туда, по лощине. Вода обязательно будет.
Сухое русло зазмеилось по дну лощины и внезапно кончилось. Когда-то здесь протекал ручей. Было непонятно, откуда он выбился на поверхность и куда потом делся. Проводник только покачал головой: нет, поиски воды здесь бессмысленны. Сухие русла изредка встречаются, но нет ни ручьев, ни рек. О морях, озерах и болотах тоже никто не слышал.
Затвердевший ил сохранил отпечатки лап гигантской многоножки – существа столь же безвредного, сколь и бесполезного, стало быть, не стоящего внимания. Места были знакомые, относительно безопасные. Один только раз налетел бродячий морозный вихрь, обжег холодом лицо, стеснил дыхание и сгинул. Чепуха. Горячие вихри хуже – иные из них вроде инквизиторских костров. Выскочишь со спаленной до черных лохмотьев кожей, с обожженными легкими – и ложись помирай.
Прошли полосу шевелящейся и пищащей под ногами жесткой травы. Лощина понемногу понижалась – холмы слева и справа стали выше. Длинные холмы, как барханы, только не сыпучие. Как ледниковые гряды, но сложенные не из валунов. Скорее, как отвердевшие волны.
Круглая нора в правом холме – и такая же в левом, напротив. Можно не нагибаться, если приспичит проникнуть в любую из них. Сразу и не поймешь, кто их проделал. Быть может, исполинский червь протащил себя над лощиной, выдираясь из одного холма и вгрызаясь в другой. Или туннели каким-то образом возникли сами. Здесь все может быть, удивляться нечему. Наметанный глаз отметит только, что норы недавние, в прошлый раз их здесь не было…
Да мало ли чего где не было! Все меняется в свой срок. Лишь оазисы меняются мало, и это большая удача для тех, кто в Них живет.
Как и для тех, кто собирает дань с живущих в оазисах хуторян.
Но до чего же хочется пить!… Проводник не в первый раз подумал о том, что легко отдал бы полжизни за право иногда посидеть у чистого лесного озера где-нибудь на Валдае, подальше от людей и сточных труб. Можно даже не купаться – просто зайти по колено в ледяную от бьющих со дна ключей воду, зачерпнуть ее горстью и пить, пить…
Но некому пожаловаться, и некого подбить на обмен. Жаль, что Плоскость – не ад. Не исключено, что в аду можно вступить в сделку если не с самим дьяволом и не с клерком из его канцелярии, то уж во всяком случае, с низовым персоналом, обслуживающим котлы и сковородки. Можно попытаться склонить какого-нибудь младшего истопника к злоупотреблению служебным положением…
С Природой не договоришься, она слов не разумеет. Тем более – помешавшаяся природа, поминутно нарушающая свои собственные законы. Изолятор в дурдоме, где она чудит и бросается на стены, не в силах вырваться в реальный мир, – вот что такое Плоскость. Сказано давным-давно.
И до сих пор не опровергнуто.
Добро, если бы нарушались только физические законы – не страшно. Тем более что нарушаются они не везде, а так, местами… пусть даже места эти постоянно блуждают. Плевать. Можно приспособиться. К тому же не все эти места таят смертельные ловушки. Подумаешь – слегка обморозит, или придавит тяжестью, или ударит по ушам границей раздела зон воздуха разной плотности. Это чепуха. Хуже, что есть места, как будто специально придуманные для того, чтобы жизнь медом не казалась…
И уж совсем плохо с водой. Как в пустыне. Нет, умирают от жажды немногие, и больше по глупости. Сиди в оазисе, пей вволю. Хоть купайся. Высунул нос за обозначенную границу – не взыщи. Кто ходит по Плоскости, тот должен уметь терпеть.
Лощина круто изогнулась. Сразу же за изгибом пошла полоса «горящей» земли, вся в трепете коронных разрядов. Холодное неопасное пламя трещало и пощипывало кожу. Потом пришлось обогнуть по склону холма небольшой, с лужу, участок жидкой земли, зябко дрожащий бестолковой рябью. Проводник указал знаком, что к жидкой земле приближаться не следует.