Но моя подруга ни секунды не колебалась. Ей очень нравилось приспособление, способное убивать на расстоянии, и она незамедлительно им воспользовалась. Всего мгновение — и противники уже медленно, как во сне, оседали на землю, и в прорезях их шлемов торчало по стреле. Должен признаться, что в тот миг я испытал облегчение. Хотя гордиться тут было особо нечем. Но ведь и для стыда не было причины. Я просто хотел жить. И хотел, чтобы жила моя Королева.
Вражеские владыки погибли, а это означало, что их армия отныне подчиняется нам. Все-таки во мне тлело какое-то чувство вины, поэтому я настоял на том, чтобы пощадили Маток чужаков.
Впервые моя Королева задумалась. Обычно она принимала решения очень быстро. Но на этот раз она склонила голову, и на несколько долгих минут морщинка прорезала ее гладкий лоб. Наконец она с неохотой кивнула.
Прежде все пленники с явно выраженными половыми признаками, и особенно Матки, немедленно истреблялись. Но на сей раз особей, способных производить потомство, было решено стерилизовать. Некоторых из них заставили выпить по костяной чашке воды, в которую Королева капнула своей слюны. Для некоторых этого оказалось достаточно, чтобы никогда больше не забеременеть. И вскоре они превратились в прекрасных нянь для наших детей, внуков, правнуков и праправнуков. Но несколько Маток бывшего противника остались плодовитыми, и с ними пришлось поступить жестоко. Королева лично протыкала каждую из них под пупком тонкой и длинной стальной иглой. Впервые мне довелось слышать истошный крик страдания — настоящий крик, а не стон, который издавали, погибая, рабочие или солдаты, слабо чувствительные к боли. Я с трудом сдержал накатившую тошноту, но такова была цена жизни. Большая часть Маток все-таки выжила. И спустя некоторое время они уже носили наши пурпурные одежды, им не отказывали ни в воде, ни в пище, ни в помощи при купании. Я отличал их исключительно по чертам лица, а в сумраке помещений — по более грубой татуировке.
Так продолжалось наше царствование.
По ночам камин и фосфоресцирующие прожилки подгнивающих деревянных стен Королевского зала становились свидетелями наших пылких утех. А днем Королева пристально следила за тем, что происходит вокруг. Я же занимался благоустройством государства. Совершенствовал режущие инструменты и оружие. Составлял карты владений. Приказал утрамбовать дороги и замостить их камнями и ракушками. Мы затеяли даже агрономический эксперимент: засеяли поля, чтобы разнообразить наше меню, и вскоре собрали первый урожай ржи. Построили лифты, которые приводились в движение водяными колесами, для чего соорудили запруды. По этим искусственным водоемам мы с Королевой иногда катались на лодке. Вскоре она к этому привыкла и уже не боялась воды, а когда я научил ее плавать… гм… какой ужас испытала гвардейская охрана, когда мы ночью тайно ушли из Дома и занимались любовью в воде… Это вызвало страшную панику в Семье, и больше мы не рисковали.
Тогда я решил устроить моей повелительнице ванну — мне подумалось, что это доставит ей не меньшее удовольствие, чем плавание, и не ошибся. Королеве так понравилось барахтаться в ванной, что она, не привыкшая делать ничего лишнего, с удовольствием предавалась этому занятию.
Между тем войска продолжали расширять наши владения. К сожалению, мои грандиозные проекты установки линий коммуникаций, как и учреждения некоего института наместников в удаленных колониях встречали серьезные затруднения. Чтобы вести дела и составлять отчетность, необходима письменность, но вот ее-то у нас и не было. С большим трудом мне удалось составить каталог знаков, с помощью которых рабочие могли размечать тропы — их длину, вид и количество находящейся в конце тропы добычи. Но с помощью знаков ведь не издашь указы, циркуляры и тому подобное! Вероятно, мое стремление «очеловечить» этот мир, выглядело смешным. Королева великолепно справлялась со своими обязанностями без армии чиновников и легиона писарей, как не нуждалась она ни в законах, ни в парламенте, ни в прочей ерунде. В качестве своих Уполномоченных в дальние крепости и селения она посылала одну из двадцати девяти наших дочерей — Маток. Дважды в день, а то и чаще, от каждой Уполномоченной прибывали Вестоносцы[3] — особая длинноногая и энергичная каста. Я уже привык к способам общения Королевы с народом, но не переставал удивляться ее способностям, когда прибывал курьер. Моя подруга закрывала огромные, прекрасные и почти лишенные выразительности глаза и опускала свои чувствительные пальцы на затылок коленопреклоненному курьеру. Минута — и она поднимала веки. И уже знала ВСЕ. Потом отправляла Вестоносца отдыхать — только им дозволялось спать днем… не считая меня, разумеется. Она, конечно, выражала неудовольствие этой моей привычкой, но все же позволяла вздремнуть после обеда, когда выдавался особенно напряженный день.
После того как она отправляла одного курьера, на его место тут же заступал другой, и процедура повторялась. Казалось, Королева закладывала ему в голову свои послания, и он тут же отправлялся в путь. Ее энергия, ее неутомимость меня поражали. Едва скрылся за поворотом последний Вестоносец, а она уже принимала караван рабочих или солдат, поставляющих провизию, металл, ткани. Рабочих сменяли Мастера — и так до бесконечности. Ни тени усталости не было на лице повелительницы. Иногда — правда, очень редко — она советовалась со мной. А я все не мог понять, как ей удается всего лишь жестами, вздохами и какими-то движениями, напоминающими танец, поведать мне, например, о проблемах в дальних провинциях. Обычно вопросы были чисто технического свойства: делать или нет в Желтоборе водозаборник? (За несколько минут ее руки лепили из глины макет местности, которую она в глаза не видела!) Надо ли вырубать кустарник у Сиво-камня? Не вызовет ли это оползня? Что делать над Подхрастово с шиповником, не дающим плодов? Под Догората войско убило змею — у тебя есть идея, как лучше использовать ее кожу? У Трибуна нет воды, которая вращала бы мельницу, но уродилась рожь — повезем зерно на Пятипоток или покажешь кому-нибудь из Мастеров, как соорудить… это, ну, которое движется от ветра… мельницу-без-воды? Большак от Изгрева до Высокатрева нечем мостить — придумай что-нибудь! И все в том же духе: туннель под речкой проложить невозможно, а она мешает — ты говорил о чем-то таком… как это называется… ах, да, мост. Как его возвести? За Залезно вырос чужой муравейник — захватить его или пока не обращать внимания, поскольку между нами болота? А если они высохнут… Значит, надо послать туда войско на всякий случай.
По стратегическим вопросам она обращалась ко мне только тогда, когда планировалось что-то в перспективе. Само понятие «через какое-то время» она узнала от меня. Ей трудно было воспринять «будущее» как нечто более длительное, чем «завтра».
Когда мне удавалось реализовать очередной проект, она с признательностью смотрела на меня: «Я не сомневалась в тебе, милый. Ночью отблагодарю».
И за одно это обещание, за ее пьянящую благодарность, я был готов построить для нее атомную электростанцию…
А у нас появились уже собственные Мастера. Королева родила для этого специальную Матку. Еще маленькими — а росли они медленней других детей — их отдавали на обучение старым Мастерам. Старики, конечно, добросовестно учили малышей всем навыкам профессии, но я стал замечать, что при этом они как-то приуныли. Вообще Мастера были странной кастой. Подобно бесполым, они тоже не могли иметь потомства, но скромные сексуальные потребности у них все же имелись, и им разрешалось удовлетворять их с работницами. Разумеется, я строго следил, чтобы они не позволяли себе ранить любовниц. Но вскоре убедился, что Мастера довольно деликатны в этом отношении. Да и на женщинах, половые признаки которых тоже были выражены весьма слабо, это отражалось благотворно. Правда, длительных связей между ними не возникало, но работницы и не стремились к продолжению интимных отношений.
Значит, причина дурного настроения старых Мастеров крылась в чем-то ином. Я решил выяснить ее. Долго расспрашивать не пришлось. Старый работник указал на одного из учеников-подростков, колотящего огромным молотом по лемеху будущего плуга, затем поднял ладонь, показывая, насколько мальчик вырастет, а потом провел ребром ладони по собственной шее, словно отсекая себе голову. И Мастер уныло опустил плечи и сник.