Достаточно много читателей полагают: чем лучше человек пишет, тем более он популярен, тем больше у него тиражи. Увы, это не так, скорее, наоборот. Да, настоящий писатель пишет прежде всего для себя, а откровенно «на публику» работают исключительно «коммерсанты» и халтурщики. Но и у достойных авторов есть желание, чтобы их взгляды и идеи были восприняты возможно более широкой читательской аудиторией. Для этого существует набор литературных приемов, благодаря которым можно сделать сложное произведение, полное философских и этических посылов, более читаемым на первом уровне восприятия. Что, безусловно, поспособствует тиражности книги.
Как бы повели себя предложенные авторы в условиях капиталистического рынка книгоиздания? Начнем с аутсайдеров данного опроса.
Евгений Иванович Замятин вошел в историю литературы прежде всего антиутопией «Мы». Протестная фантастическая проза в настоящее время мало востребована — игры в антиутопии любого идеологического ряда обречены на малотиражное существование. Однако нечто в духе популярного «Господина Гексогена» Замятин вполне мог бы создать.
Андрей Платонович Платонов (Климентов) близок по духу к Замятину. Фантастические романы «Чевенгур» и «Котлован» доводят до абсурда коммунистические идеи и, по сути, являются антиутопиями. Современная публика ставит антиутопию в один ряд с хоррором; воспринимая как очередной метод запугивания.
Но вот с непопулярностью в наше время Вениамина Александровича Каверина можно не согласиться. Вещи Каверина весьма кинематографичны: недаром его программные «Два капитана» выдержали кино- и телеэкранизации, а также появились в виде модного мюзикла «Норд-ост». Как показывает практика, реализация в медийных жанрах часто становится локомотивом популярности литературного произведения.
Чуть меньше десяти процентов набрали Иван Антонович Ефремов и Алексей Николаевич Толстой. С местом Ефремова все не так просто. Он безусловно был в большей степени мыслитель и ученый, нежели литератор. Однако ко всему прочему этот автор стал первопроходцем. Как в науке, так и в литературе. «Туманность Андромеды» определила развитие фантастики на многие годы вперед. И кто знает, не нашел бы в наши годы писатель какой-нибудь новый путь, не задал бы литературной фантастике неожиданный вектор? Возможно, это была бы не совсем фантастика, а некий синкретичный новый жанр…
А по поводу незначительных процентов, набранных Толстым, есть смысл серьезно поспорить. Обладая блестящим литературным стилем, Алексей Николаевич часто работал под заказ. Неважно какой — социальный, от публики, или политический, от власти. Сочетание великолепного таланта (как средства) с конформизмом (как цели) вполне могло и в наши дни вознести писателя на вершины популярности.
Научная фантастика в лице Александра Романовича Беляева заняла в опросе вполне заслуженное второе место. Скорее всего, Беляев оказался бы в современном мире рядом с Василием Головачевым. Набор увлекательных приключений и удивительных научных открытий, украшенный простой лирической линией, востребован читателем, особенно юным, практически в любую эпоху. Стоит заметить, что большинство описанных Беляевым изобретений еще не реализованы — людям не вживляют жабры, не оживляют отрезанные головы, управляемые космические корабли не бороздят просторы Солнечной системы, не найдены средство против сна и способность проходить сквозь стены. Вполне вероятно, что фантазия Беляева отработала бы в наши дни так же, как и в тридцатые — лет на сто вперед, детально описывая все последствия неожиданных изобретений. Чего не хватает современной фантастике, утонувшей в мистике и магии.
Настало время обратиться к абсолютному лидеру нашего голосования — Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Его первенство, в общем-то, странно. Либо это результат волны интереса к городской фэнтези, либо непонимание того факта, что литературная сатира (а почти все фантастические произведения Булгакова носят сатирический характер) в наши дни занимает в литературном процессе место периферийное. Возможно, это опять-таки результат непонимания сути вопроса, и перед нами грубая экстраполяция современной популярности «Мастера и Маргариты» (это, кстати, единственное фантастическое произведение вышеперечисленных авторов, которое проходят в школах на уроках литературы). Булгаков никогда не отличался конформизмом (пьеса «Батум» не в счет), писал по большей части то, что хотел писать, а не то, что требовалось читателям, и на стыке тысячелетий, несмотря на свою не подвергаемую сомнению гениальность, оказался бы где-нибудь рядом с Мамлеевым или Сорокиным. В крайнем случае — с Пелевиным, если бы смог «войти в моду». Весьма вероятно, что ему для сатирических экзерсисов не понадобилась бы фантастика в качестве приема, и он полностью ушел бы в мейнстрим…