Присаживаюсь рядом на корточки.
— Может, мне все же удастся свести вас вниз, и тогда вы простите мне ваше спасение.
— Спасение — довольно спорное слово.
Я киваю.
— Так как тебя зовут?
Мы десять лет учились в одном классе, но я так и не узнал его имени. Мы всегда общались как цепочка с цепочкой, а не как отдельные личности.
Он долго молчит, потом отвечает:
— Дэвид.
— А остальных?
— Та, что со сломанной рукой, Сьюзан. А это Ахмед и Мэгги.
Эти трое еще спят.
— Остальные ваши звенья могут быть еще живы, — говорю я и тут же понимаю, что об этом мечтаю я сам. Но я своими глазами видел снежную реку, которая унесла мою цепочку.
— Мы не нашли Алию и Рен, — говорит Дэвид и заходится кашлем, призванным скрыть рыдания.
Чтобы не смущать его, я отворачиваюсь и говорю:
— Одна из них добралась до нашей палатки. Возможно, ей удалось выжить.
— Это Рен. Алия была рядом со мной.
— Но спасатели…
— Ты что, их видел?
— Нет.
— Человек с запасом воздуха может выжить под снегом в течение часа. Если воздуха нет — десять минут. — В голосе Дэвида жестокость и боль. Трое его товарищей ворочаются во сне. — Это словно плывешь в масле. Или задыхаешься во сне.
— Дэвид…
Это Мэгги. Она притягивает его к себе, и я чувствую запах согласия. Они сбиваются в кружок возле Сьюзан и несколько минут молча думают. Я искренне рад за них, но спешу отойти на несколько метров вдоль ручья, не дожидаясь, когда меня об этом попросят. Ведь я теперь одиночка.
Ручеек петляет и извивается. Я перелезаю через ствол упавшей сосны, обрушивая на землю целый водопад рыжих иголок. Дыхание повисает в сыром воздухе облачками пара. Мне уже не холодно: такое чувство, будто я оттаиваю.
Вскоре ручей становится шире и, поднимая тучу белых брызг, падает вниз со скалистого уступа. Теряясь в тумане, впереди расстилается долина. А километром ниже ручей впадает в реку. Берег реки каменистый и дикий, но снега там куда меньше. И склон не такой крутой.
В этот экстремальный поход мы выступали из базового лагеря, расположенного возле реки. Логично предположить, что это та же самая река. А значит, она выведет нас к лагерю.
Я поспешно возвращаюсь. Четверо Джулианов уже стоят порознь — видимо, согласие достигнуто. Дэвид впрягается в салазки.
Спрашиваю:
— Вы готовы?
Они оборачиваются: их лица спокойны. Впервые после разъединения цепочки им удалось прийти к общему мнению. Добрый знак.
— Мы возвращаемся за Алией и Рен, — объявляет Дэвид.
На миг я замираю, лишившись дара речи. Ложное согласие! То, что мы так долго учились распознавать и избегать. Видно, горечь утраты нарушила мыслительные процессы…
Приняв мое молчание за согласие, Дэвид тащит салазки со Сьюзан вверх по течению.
Я стою в замешательстве. Противостоять достигнутому согласию я не вправе. Делаю нерешительный шаг вперед, но тут же останавливаюсь.
— Нет! Вы этого не сделаете.
Все четверо смотрят на меня, как на пустое место. Нет, это не ложное согласие. Это безумие!
— Мы должны вновь обрести целостность, — говорит Дэвид.
— Стойте! Вы пришли к ложному согласию!
— Откуда тебе знать? Ты вообще не способен на согласие. — Эти жестокие слова для меня, как пощечина.
Они уходят. Я преграждаю им дорогу, упираясь руками Дэвиду в грудь.
— Если вернетесь на гору, погибнете. Вы не сможете ничего сделать.
Ахмед отталкивает мою руку.
— Мы должны вернуться к Алие и Рен.
— Кто у вас был ответственным за этику? — спрашиваю я. — Наверное, Рен? Значит, потому-то вы и пришли к ложному согласию? Одумайтесь! Вы все умрете, точно так же, как Рен и Алия.
— У нас не было специалиста по этике, — тихо произносит Мэгги.
— Там, в конце оврага, я видел реку. Мы в двух шагах от лагеря! Если повернуть назад, нам уже никогда отсюда не выбраться. Допустим, к ночи мы поднимемся на гору. Что дальше? Еды нет. Палатки тоже. Да мы просто погибнем!
Вместо ответа — шаг вперед.
Я толкаю Дэвида, он падает. Сьюзан кричит, когда носилки ударяются о камни.
— Вы пришли к ложному согласию, — упрямо повторяю я.
Воздух наполняется феромонами, в основном моими: это «вето» — сигнал, который все мы знаем, но редко используем. Дэвид набрасывается на меня с кулаками, но я останавливаю его руку. Сильный здесь я.
— Мы идем вниз, — объявляю я.
Скулы Дэвида сводит от напряжения. Он оборачивается к остальным, и все четверо пытаются прийти к согласию.
Я расталкиваю их, разрывая контакт. Пихаю в спину Ахмеда и Мэгги.
— Никакого согласия! Мы выступаем сейчас же!
Подхватываю салазки и волоку Сьюзан вниз по течению ручья.
Оглядываюсь назад: трое Джулианов стоят и смотрят мне вслед. Потом идут за мной.
Может, я тоже принял неверное решение. Может, я погублю нас всех. Но это единственное, что я могу сделать.
Путь по ущелью — тяжелое испытание для Сьюзан: местами снег совсем стаял, и носилки скребут по голой земле. Ловлю себя на том, что мысленно успокаиваю ее, хотя она не в состоянии понять моих мыслей. На уровне феромонов между разными цепочками возможен обмен лишь простейшими эмоциями, да и то не всегда. Я перестраиваюсь на ощущение оптимизма — может, феромоны хотя бы этого простого чувства она поймет.
Оборачиваясь время от времени, я каждый раз вижу бредущую позади троицу. Я грубо разорвал едва-едва восстановившуюся связь, и остается только надеяться, что ущерб не окажется непоправимым. Что ж, судить об этом будут доктора Института. Быть может, этот квадрат еще удастся спасти. В отличие от меня. Должно быть, мне придется эмигрировать в один из европейских или австралийских анклавов.
Дорогу преграждает нагромождение валунов, окруженное булыжниками поменьше. Протащить по ним салазки не получится.
— Беритесь с двух сторон, — приказываю я Ахмеду и Дэвиду. Салазки превращаются в носилки. Я замедляю шаг, и вместе мы кое-как движемся дальше.
Лес постепенно меняется. Вместо сосен вокруг теперь клены. Я то и дело поглядываю на небо — не покажется ли спасательный флаер. Но почему нас не ищут? Неужели мы ушли так далеко? А может, наоборот, они прекрасно знают, где мы? Нашли нас ночью, увидели, что обе цепочки распались, и бросили на произвол судьбы.
Паранойя застилает глаза, и я спотыкаюсь о какой-то камень. Нет, не могут они быть так жестоки. Мойра говорит, все, что с нами происходит — это испытание. Неужели еще одно? Неужели они готовы погубить целую цепочку ради того, чтобы проверить остальных? Не могу поверить…
На краю четырехметрового обрыва наш ручей впадает в горную реку, соединяя свои невеликие силы с энергией стремительного потока. Пологого спуска я не вижу. Приходится снять Сьюзан с салазок и помочь ей спуститься по острым камням. Они, вдобавок ко всему, мокрые и осклизлые. Я поскальзываюсь, и мы летим вниз — всего лишь с метровой высоты, но от удара перехватывает дыхание. Сьюзан падает на меня и вскрикивает от боли.
Откатываюсь в сторону и пытаюсь отдышаться. Ахмед и Дэвид уже здесь, помогают нам подняться. Я не хочу вставать. Во мне больше нет силы, только слабость и боль.
— Поднимайся, — говорит Дэвид. — Надо идти.
В глазах мутится, кружится голова. Боль в груди почему-то не проходит. Как будто нож воткнули… Наверное, я сломал ребро. Я едва держусь на ногах, но Ахмед не дает мне упасть.
Сьюзан тоже удалось встать, и мы снова ковыляем по плоским камням обмелевшего русла. Через пару месяцев, весной, зальет всю округу.
Мы обходим большой валун, и в нос ударяет густой запах.
Медведь. Почти такой же огромный, как этот валун. Нет, целых три медведя ловят рыбу в обмелевшей реке. И самый крупный не дальше пяти метров от нас.
Воздух наполняется запахом страха. Во мне оживают боевые рефлексы, и боль уходит из тела холодным дождем.