Утят было так много и с ними было столько хлопот, что нам просто не хватало времени, чтобы как следует понаблюдать за их поведением. Зато Кэндес обожала, встав возле сарая, хвастаться своими последними успехами.
— Я отделила одного птенчика, — рассказывала она, — и дала ему немного корма. Представляете, остальные тут же начали пищать!
— Они просто почуяли еду, — мстительно сказали мы.
— Возможно. Но это сработало и с болевым стимулом.
— Болевым стимулом?!
— Ну да. Когда я ущипнула одного утенка, остальные сразу подняли шум.
— Ты что, щиплешь своих утят?
— Совсем чуть-чуть. И потом, это ведь ради науки!
— Ну да…
— Я записала все на видео, — продолжала она. — Выглядит весьма убедительно.
— Значит, у тебя получится отличный доклад на Научной ярмарке, — вздохнули мы.
Кэндес помолчала, а затем изрекла:
— У вас ужасно много уток.
Мы обернулись и все шестеро раздраженно уставились на нее.
— Мы в курсе.
— Ой! А у этой пятнышки, как у далматинца!
— Мы в курсе!
У нее снова зеленые глаза.
И какая-то она бледная.
— Ты опять нездорова?
Кэндес снова поменяла интерфейс (теперь это происходило с ней постоянно).
— Немного. Наверное, аллергия.
— Что такое аллергия?
— Реакция на частицы пыли и пыльцу растений. Раньше это было очень распространено. Доктор Томасин говорит, она всегда у меня присутствовала, но проявилась только здесь, на ферме.
— Будем надеяться, в следующей партии септетов он исправит эту оплошность, — язвительно заметила Меда.
— Думаю, да.
Когда она ушла, Кванта продемонстрировала нам воспоминание о Кэндес сразу после ее приезда. За месяц она выросла на пятнадцать сантиметров!
Скачок роста.
И сиськи выросли, — хихикнул Мануэль.
— Перестань.
Что-то не то с ней творится. Эта постоянная смена интерфейсов, аллергия, забывчивость…
Все остальные лишь пожали плечами.
Мы-то что можем сделать?
Сказать матушке Редд.
Однако нам просто некогда было всерьез задумываться о странностях Кэндес, и мы так и не собрались поговорить с матушкой Редд. Надо было кормить утят.
Через две недели мы начали выпускать птенцов во двор.
Смотрите! Если их разделить, они снова собираются в отдельные группы!
Я не понимала, в чем дело, пока Бола не поделился с нами тем, что видел. У него была пространственная специализация, и через секунду я увидела, как почти неотличимые друг от друга утята сбиваются в кучки, когда мы достаем их из клеток.
Может, все дело в импринтинге?
А кто знает, может, импринтинг и есть простейший способ построения цепочки?
Стром снова растащил утят по всему двору, а мы зачарованно глядели, как они упрямо собираются в группы. Затем мы пометили нескольких птенчиков краской и повторяли эксперимент снова и снова, наблюдая, как выводок из шести утят каждый раз собирается вместе.
Похоже, мы наконец напали на что-то стоящее!
Как оказалось, не только мы. Шестеро птенцов с пятнышками краски на спинках теперь ни на шаг не отходили от Строма. Стоило ему растащить их в разные стороны, как они тут же сбивались в кучу у его ног.
Кажется, они к тебе привязались.
— А разве они еще не успели привязаться друг к другу? — растерянно спросил Стром, окруженный утиным выводком.
Видимо, нет. Папочка.
Стром в ответ лишь беспомощно улыбнулся.
Когда утята переселились на озеро, у нас наконец появилось время для учебы и прочих дел. Правда, от ста пятидесяти уток (не считая тех, что ни в какую не желали отходить от Строма) на озере стало шумно и тесно, а нам все равно приходилось таскать к берегу пакеты с хлебом, чтобы вся эта прожорливая стая не умерла с голоду.
Удача по-прежнему была на стороне Кэндес и ее единственного выводка, в то время как наши результаты казались весьма сомнительными.
— Ох, опозоримся мы на ярмарке, — ворчала Кванта. — У нас же совсем ничего нет!
Отрицательный результат — это тоже результат.
— Вот только за такие результаты не дают голубых ленточек.
Мы и оглянуться не успели, как наступил день ярмарки, и вот мы уже едем в столицу округа. Трясемся в старом автобусе, вместе с матушкой Редд и, конечно же, Кэндес. Уток пришлось оставить дома, хотя ручной выводок Строма крякал ужасно жалобно.
— Ну почему нам нельзя было лететь на флаере? — обиженно спросила Меда. — Или хотя бы сесть за руль?
— Потому что, — отрезала матушка Редд.
До города — добрых сто километров. На флаере — всего ничего, а на этом древнем драндулете — два часа езды. Внутри тесновато для нас троих. Мы открываем окно, и становится немного легче.
Теперь, через три десятилетия после Исхода, необходимость в дорогах практически отпала. Удаленные фермы мало-помалу пришли в запустение. Мы проезжаем мимо заброшенных садов, где некогда четкие ряды деревьев скрылись в беспорядочных зарослях, а заботливо взращенные гибриды совсем одичали. Даже дорога — и та пришла в упадок и покрылась трупными пятнами рытвин.
— Трудно даже представить, что было здесь лет двадцать назад…
Кэндес смотрит на нас невидящим взглядом.
— Да… — рассеянно отзывается она. Кажется, она вообще не слышала наших слов.
— Волнуешься?
Она пожимает плечами. Она очень бледна, светлые волосы растрепались.
— Дать тебе расческу?
— Со мной все в порядке! — вдруг срывается она на крик. — Оставь меня в покое!
Наверное, это просто волнение. Сказать по правде, у нас у самих поджилки трясутся.
— Прости.
Одна из матушек Редд за рулем, две другие оборачиваются к нам. В ответ на неадекватную реакцию Кэндес Мануэль недоуменно пожимает плечами, и матушка Редд снова переключает внимание на дорогу.
Пока мы глазеем по сторонам, Бола изучает программу ярмарки.
В секции юниоров заявлено сто презентаций! Это немало: по одной на каждую ученическую цепочку в округе. Бола зачитывает вслух темы докладов.
— «Сверхэффективный водородный двигатель с платиновым катализатором».
Мы это делали в третьем классе.
— «Исследование вакцины для риновируса AS234».
Лекарство от редчайшей простуды, — ехидно комментирует Стром.
— «Производительность холодных сплавов в сверхпроводящих амальгамах».
Это никогда не будет работать.
И ничего о генетике птиц — кроме нашего проекта и работы Кэндес.
Вдоль дороги тянется ряд опустевших зданий — маленькие трехэтажные домики, почти вплотную прилепившиеся друг к другу.
— Только посмотрите! И как это люди помещались раньше в такой тесноте?
Должно быть, почуяв наше удивление, матушка Редд замечает:
— В каждом таком доме жила одна семья — всего четыре или пять человек. Вам трудно в это поверить, но население Земли уменьшилось на три порядка в течение какой-то пары лет. До Исхода цепочки составляли меньше одной десятой процента от всего человечества. А теперь мы управляем всем миром. И это огромная ответственность.
Кванта перегибается через проход, чтобы взглянуть на Кольцо. Кэндес отодвигается, когда Кванта оказывается рядом, и свирепо зыркает на нас.
На бледном, будто выцветшем небе ни облачка, и в вышине, изгибаясь поперек небосвода, виднеется Кольцо — символ Сообщества, безжизненное напоминание о его величии.