— Ты насквозь промокла, — сказал я, протягивая ей пластиковый стакан.
Старр сдавила большим и указательным пальцем кожу на руке, и на ней собралось несколько капель.
— Видишь? Непромокаемая.
Внутри она вручила мне обломок «дворника».
— Посмотри внимательно.
Резина на нем была жесткой, почти крошилась.
— Наверное, пора менять.
— Попробуй угадать еще раз. Не скажу точно, но, кажется, им нет и полугода. И со вторым «дворником» все в порядке. Если это не локализованное энтропийное возмущение, то я расцелую Гуса.
— Ты просто ищешь отговорки, — произнес я, вернее, мои губы.
Мысленным взором я видел, как моя машина со скрежетом останавливается посреди моста Верразано-Нэрроуз, вскоре после того как я застал Мойру на диване с любовником.
В желудке у меня возникло странное ощущение. Кое-кто рассказывает, будто видел сны, в которых оказывался голым перед большой аудиторией. Я никогда таких не видел, зато сейчас понял, что чувствуют эти люди.
— Не знаю, Старр, — сказал я наконец. — Мне нужно подумать.
— Это точно, — тепло согласилась она. — Но пока ты справляешься лучше, чем я бы на твоем месте.
В этом я не был так уж уверен.
В багажнике Старр имелся набор инструментов, и мы сняли «дворник», чтобы он не царапал стекло. Гус воспользовался возможностью обежать кусты и, вернувшись в машину, испачкал заднее сиденье мокрыми лапами.
— Если откроешь багажник, я достану тряпку и уберу, — предложил я.
— Брось, это всего лишь грязь. Пусть высохнет, я потом пройдусь пылесосом.
Учитывая, как барабанил дождь, я усомнился, что машина высохнет до августа, но промолчал.
Остаток пути я провел, погрузившись в свои мысли, заново перебирая «несчастные случаи» в моей жизни, — то еще получалось кино.
Когда мы притормозили перед моим домом, Старр поставила машину на ручник и повернулась ко мне.
— То, что ты приехал писать про убийство Забо, не случайность, — констатировала она. — И то, что там оказалась я, тоже.
Не вдумываясь в ее слова, я кивнул. Мне хотелось лишь скинуть мокрую одежду, забраться в кровать и накрыться с головой одеялом. Я вытащил Гуса из машины, и, когда наклонился к окну попрощаться, она поцеловала меня в губы — крепко и целомудренно. Я едва отреагировал.
Обходя ее машину сзади, справа от номерного знака я заметил стакер: «Из хаоса — порядок».
«Да, конечно, — подумал я. — Тебе легко говорить».
Весь следующий день я был настолько рассеян, что сделал нечто, чего со мной не случалось со времен колледжа: не успел сдать текст в срок. У меня остановились часы (им вообще со мной плохо живется), и о времени я вспомнил, лишь глянув на настенные часы, когда заканчивал возиться с какой-то административной писаниной. Это была рутинная заметка для криминальной хроники, но мне пришлось вынести двадцать минут лагерных нотаций от заведующей редакцией, прежде чем меня отпустили домой.
А дома оказалось, что Гус залез в мусор, который я забыл выбросить, и разнес его по всему дому. Я наорал на пса, хотя виноват был, в сущности, сам. Он забрался под кровать, чего не делал с тех пор, когда мы с Мойрой ссорились.
Я уговорил его выйти и объяснил, что он хороший пес, без сомнения, окончательно его запутав. Алкоголем я никогда не увлекался, но в тот вечер решил, что это недостаток. Я отчаянно хотел забыться. Кино по кабельному каналу не смогло отвлечь меня от мыслей об энтропийных возмущениях. Я пытался сосредоточиться на словах Старр или на собственном анамнезе несчастных случаев, но внимание то и дело отвлекалось на что-нибудь еще — скакало, как плоский камень по поверхности пруда.
Наконец я надел спортивные штаны, поставил в CD-плеер альбом Билли Брэгга и отправился на пробежку. Дождя не было, зато туман стоял такой густой, что я моментально промок до нитки.
Я бежал по Хай-стрит в сторону реки, несся в темноте, а музыка в наушниках ревела, что есть мочи. Выбравшись на дорожку вдоль Уильяметта, я немного притормозил и повернул на восток. Благодаря уханью собственного сердца, музыке и густой пелене тумана, простиравшейся от одного фонаря до другого, я чувствовал себя полностью отрезанным от мира.
Мне понадобилось почти полчаса, чтобы пробежать трехмильный круг, который заканчивался на моей улице. Последние сто ярдов я прошел на дрожащих ногах и рухнул наконец на собственное крыльцо.
Как только я снял наушники, в ушах у меня зазвенела туманная тишина. Я просидел минут двадцать, давая пульсу вернуться к норме и вообще ни о чем не думая. Когда мне удалось подняться на ноги, я вошел в дом и упал в кровать, мокрый, потный и вымотанный. Кажется, за всю ночь я даже не перевернулся на другой бок.
Мне снились Линда Забо и Старр. Насколько я знал, в реальной жизни они никогда не встречались, но в моем сне болтали и доставали учебники из соседних шкафчиков в школьной раздевалке. На обложках учебников были странные письмена — я никак не мог их разобрать. Проснулся я растерянный, в убеждении, что если включу свет, то смогу прочитать названия.
Чтобы встать с кровати, пришлось перебраться через Гуса. Выкопав из кармана куртки сотовый, я позвонил Старр.
— Привет. — Она подняла трубку на первом же звонке, и голос у нее был такой, словно она давно проснулась.
— Ты где заканчивала школу? — спросил я.
— Честно говоря, нигде. Ну, я получила домашнее образование, не знаю, как еще лучше сказать.
На мой взгляд человека с побережья, «домашнее образование» равнялось промыванию мозгов религиозными фундаменталистами, считающими: если Земле действительно больше 6000 лет, этот факт раз и навсегда морально развратит их детей. Это никак не укладывалось в то, что я знал о Старр.
— Так и слышу, как у тебя в голове вращаются колесики, — весело сказала она. — Я воспитывалась в монастыре цистерианок. Не школа в строгом смысле слова, но и не дом. А колледж стал для меня школой. До сих пор удивляюсь такой системе обучения.
— Никогда не знал никого, кто вырос бы в монастыре.
— Ага, — рассмеялась она. — Я это не слишком рекламирую, мальчики обычно сразу сникают… А ты не собираешься объяснить, зачем тебе в половине четвертого утра понадобилось знать, где я заканчивала школу?
— Ты мне приснилась.
— В эротичном форменном фартучке?
— Нет! Это не такой сон. Нет, мне снились ты и Забо. Во сне это казалось важным, но теперь я не понимаю почему.
К тому времени я уже окончательно пришел в себя и успел смутиться, что позвонил Старр в такую рань, только чтобы пересказать ей сон.
— Извини, что разбудил, — закончил я.
— В знак примирения можешь привезти завтрак. Я очень люблю рогалики и сырковую массу с изюмом и грецким орехом.
Наскоро приняв душ, я заехал в «Сдобный рогалик» по пути к Старр. Она жила в небольшом квартале старых домов к югу от университета. Солнце еще не поднялось над периной облаков, и в тихом утреннем свете молодая листва обрамлявших улицу белых дубов и вязов лучилась зеленью.
Двухэтажный викторианский дом Старр казался свежевыкрашенным. Она встретила меня в дверях, одетая в джинсы, футболку с Одиноким Рейнджером и бейсболку «Юджин Эмеральдс».
— Обожаю доставку на дом, — сказала она. — Пошли завтракать, пока солнце еще не ушло с кухни. Экскурсию по дому оставим на потом.
Она налила кофе из старомодной кофеварки в толстые разномастные кружки с какими-то неведомыми гербами на боках. Кофе был обжигающе горячим, и я долил себе молока из молочника в форме сидящей коровы. Пока она доставала привезенные мной сок, сырковую массу и рогалики, я осматривал кухню. Все здесь было старомодным, но ухоженным, включая линолеум с рисунком, который я в последний раз видел в детстве — в доме моей бабушки. В общем, дом производил впечатление тепла и уюта, — к такому стремятся, но редко достигают рестораны в духе «ностальжи».
— Я рада, что ты позвонил, — сказала Старр, когда мы уже сидели друг напротив друга. — Я немного волновалась за тебя после нашей поездки.