— А так им всем и надо! — горько рыдает Роберт.
— Бобби, — мягко говорит Порфирио, внимательно наблюдая за ним. — Существует огромный вечный мир в Пространстве и во Времени, который можно исследовать без конца. И в этом мире есть, были и будут всегда миллионы разнообразных способов стать счастливым. И что же ты выбираешь для себя, Бобби? Ты хочешь всего-навсего отомстить им всем, и больше ничего?…
— Дааа-а! — захлебывается криком Роберт Росс. Громко шмыгает носом, утирает его грязным рукавом, а потом внезапно поднимает глаза и пристально смотрит снизу вверх прямо в глаза Порфирио.
— Это не… то есть не совсем…
— Вот видишь? Это просто глупо, — наставительно замечает Порфирио, не дождавшись никаких разъяснений. — И ты вовсе не такой хороший мальчик, как тебе кажется, Бобби, — продолжает он с мягким укором, огорченно покачивая головой. — Если по правде, ты самый настоящий монстр, Бобби, вот ты кто… потому что желаешь взорвать целый мир. Весь наш мир, Бобби, где живут ни в чем не повинные люди, миллиарды обыкновенных смертных, которые ровно ничего плохого тебе не сделали, Бобби, ни разу, разве не так?…
Плохо, очень плохо, это просто ужасно, — говорит Порфирио размеренно журчащим, убаюкивающим голосом. — Ты знаешь, как тебя надо за это наказать, Бобби? Как ты думаешь сам, скажи? Хотя лучше всего, как мне кажется, чтобы сейчас сюда, на этот холм, прибежал твой отец, разъяренный, как сам сатана из ада, и отшлепал тебя как следует за такие ужасные, гадкие мысли, ведь я прав, Бобби, ты и сам знаешь?
Роберт Росс отворачивается от Порфирио и смотрит вниз, на роковые красные камни.
— Нет, — говорит он усталым голосом. — Мой папа сюда не придет. Никогда.
В этот миг Порфирио уже рядом с ним, и едва последний усталый звук успевает слететь с языка Роберта, скорпионье жало молниеносно наносит ему безжалостный укол.
Роберт резко оборачивается в изумлении, но Порфирио рядом нет, он уже ретировался на вершину холма и стоит перед амбаром с фреской. Прямо над его плечом нарисованный Фрэнк Бауэр в экстатическом восторге улыбается бейсбольному мячу. Роберт прижимает ужаленную руку к груди и опять заливается горючими слезами.
— Это нечестно!.. — протестует он с возмущением.
Однако на самом деле он знает, что это не так. Все очень честно, даже чересчур. В сущности, это даже облегчение.
Он покорно падает на колени и обжигается о раскаленную поверхность старой дороги. Всхлипывая и жалобно поскуливая, переползает через дорогу к обочине и валится мешком в желтую летнюю траву.
— А теперь… ты отправишь меня в Будущее?… — лепечет Роберт тоненьким детским голоском.
— Нет, сынок, — со вздохом отвечает Порфирио. — Никакого Будущего.
Роберт кивает и закрывает глаза. Он мог бы провалиться сквозь вращающий шар Земли к антиподам, если б только захотел, или укрыться в заколдованном 1951-м; но вместо этого плавно уплывает из самого времени, в полузабытые надежные руки своего отца.
Порфирио начинает неторопливо спускаться к нему.
И почти сразу же из-за поворота старой дороги появляется на опасной скорости, подпрыгивая на трещинах, мощный армейский вездеход, ошметки чертополоха разлетаются из-под колес во все стороны. Вездеход тормозит с громким скрежетом, из его кабины легкой ласточкой вылетает Клит, бросая дверцу открытой. На нем другая одежда, совсем не та, в которой его видел в последний раз Порфирио.
— Ты, дефективный ублюдок! Вонючий сукин сын! — яростно ревет Клит, занося правую ногу со сладострастной оттяжкой, дабы врезать Роберту в голову. Вмиг подоспевший Порфирио хватает его за руку железной хваткой и оттаскивает.
— Остынь, — коротко говорит он.
— Этот грязный, вонючий ублюдок! — с остервенением рычит Клит. — Выпихнул меня назад на шестьсот тысяч лет! Ты знаешь, сколько мне пришлось дожидаться, пока Компания откроет там проклятое транспортное депо?!
Порфирио смотрит на гладкое безвозрастное лицо и хорошо видит, что над ним пронеслись эпохи. Теперь у Клита совершенно бешеные глаза, и такими пребудут вовеки. Взгляд его обжигает Порфирио, как неразбавленная уксусная кислота.
(…Никаких удобств, никакой бытовой техники в 598000-м до нашей эры, говорит себе Порфирио в уме. И никаких шоколадных батончиков с теобромином…)
— Ты знал! Ты заранее знал, что он собирается сделать со мной, как ты мог меня подставить?! — яростно напирает Клит.
— Не знал, — честно отвечает Порфирио. — Мне сказали, что при аресте возможны осложнения, и это все. А тебе надо было сперва подумать, а не кидаться на него просто так, дуриком.
— Какой ты у нас умный, — ядовито говорит Клит, стряхивая со своего плеча руку Порфирио. — Почему бы тебе тогда самому не завершить дело? Я готов уступить тебе эту честь!
Он вразвалку шествует назад к своему вездеходу и забирает с его заднего сиденья пластиковый мешок на молнии, объемистый и продолговатый. Порфирио потихоньку вздыхает. А затем сует руку в карман и извлекает на Божий свет нечто, смахивающее на ручку от большой отвертки. Но когда Порфирио нажимает кнопку, расположенную сбоку, на одном конце этой штуки формируется плоский полукруг голубоватого света. Для проверки инструмента он делает один легкий взмах… куст чертополоха распадается моментально.
Потом Порфирио склоняется над Робертом Россом и проводит тщательное сканирование. Чтобы полностью удостовериться, что тот уже без сознания и не чувствует абсолютно ничего.
— Мне очень жаль, — говорит Порфирио вполголоса.
А затем он делает свою работу с изяществом, уверенностью и быстротой, выработанными в течение длительной практики. Клит возвращается с мешком под мышкой и стоит рядом с ним, наблюдая за процедурой с мрачным удовлетворением. Хэнк Бауэр радостно улыбается им всем со стены старого амбара.
Когда дело завершено, Порфирио загружает мешок в вездеход и сам устраивается рядом с ним на заднем сиденьи. Клит садится за руль и на сей раз крайне аккуратно разворачивает вездеход в обратном направлении, то и дело поглядывая назад.
Роберт Росс никак не мог умереть самостоятельно.
Но теперь он наконец на пути к вечному покою.
Древний «фольксваген» будет ржаветь на том же месте еще месяц, пока какой-то полоумный не польстится на него.
Бурое пятно продержится на старой дороге около четырех месяцев, до начала осенних дождей и даже дольше. Но дожди в конце концов смоют его, все-таки смоют.
И к лету никакой памяти здесь уже не останется.
Желтые травы высоки и нетронуты, по ним не ступала нога человека. Старая заброшенная дорога опять пустынна. И опять бела, как невинность.
Перевела с английского Людмила ЩЁКОТОВА
© Kage Baker. Catch. 2004. Печатается с разрешения автора и ее литературных агентов, Virginia Kidd Agency (США) и Агентства Александра Корженевского (Россия). Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2004 г.
Пол Мелкоу
Дети сингулярности
Синглетоны и любовь{1}
Мойра заболела и лежала в постели с сильным кашлем, так что матушка Редд выпроводила нас из дому. Сначала мы просто слонялись по двору. Было как-то странно. Нет, нам, конечно, и раньше доводилось разлучаться — это было частью подготовки. Там, в космосе, придется работать и впятером, и вчетвером, и даже по трое, так что мы отрабатывали задания в самых разнообразных комбинациях. Но то была всего лишь учеба, к тому же мы никогда не теряли друг друга из виду. А теперь Мойру с нами разлучили по-настоящему, и нам это не понравилось.
Мануэль влез по шпалере на стену дома, стараясь не уколоться об острые шипы вьющихся роз. Как только руки его ухватились за подоконник, а голова очутилась на уровне окна, гибкие пальцы ног нашарили колючий стебель и принялись раскачивать взад-вперед, пытаясь оторвать, чтобы подарить больной.