На краю четырехметрового обрыва наш ручей впадает в горную реку, соединяя свои невеликие силы с энергией стремительного потока. Пологого спуска я не вижу. Приходится снять Сьюзан с салазок и помочь ей спуститься по острым камням. Они, вдобавок ко всему, мокрые и осклизлые. Я поскальзываюсь, и мы летим вниз — всего лишь с метровой высоты, но от удара перехватывает дыхание. Сьюзан падает на меня и вскрикивает от боли.
Откатываюсь в сторону и пытаюсь отдышаться. Ахмед и Дэвид уже здесь, помогают нам подняться. Я не хочу вставать. Во мне больше нет силы, только слабость и боль.
— Поднимайся, — говорит Дэвид. — Надо идти.
В глазах мутится, кружится голова. Боль в груди почему-то не проходит. Как будто нож воткнули… Наверное, я сломал ребро. Я едва держусь на ногах, но Ахмед не дает мне упасть.
Сьюзан тоже удалось встать, и мы снова ковыляем по плоским камням обмелевшего русла. Через пару месяцев, весной, зальет всю округу.
Мы обходим большой валун, и в нос ударяет густой запах.
Медведь. Почти такой же огромный, как этот валун. Нет, целых три медведя ловят рыбу в обмелевшей реке. И самый крупный не дальше пяти метров от нас.
Воздух наполняется запахом страха. Во мне оживают боевые рефлексы, и боль уходит из тела холодным дождем.
Похоже, медведи удивлены не меньше нашего. Ближайший к нам зверь поднимается на задние лапы. На четвереньках он был мне по грудь, в вертикальном положении — на метр выше. Плюс шестисантиметровые когти.
Мы медленно пятимся. Убежать от медведя на открытой местности нереально. Единственная надежда — броситься врассыпную.
Бегите кто куда, — посылаю я мысленный сигнал, забывая, что эти четверо не из моей цепочки.
— Разделяемся и бежим врассыпную, — повторяю я вслух.
Медведь вдруг замирает. Сперва я думаю, что это реакция на мой голос, но после вспоминаю запах… Феромоны! Значит, это не дикий зверь.
Привет, — посылаю я ему самую простую мысль.
Огромные челюсти захлопываются, и медведь вновь опускается на все четыре лапы.
Не еда? — посылает он в ответ.
Мысль более чем простая. Я понимаю медведя так же легко, как звенья родной цепочки.
Нет, не еда. Друзья.
Медведь внимательно оглядывает нас блестящими карими глазами и, прежде чем отвернуться, словно бы пожимает плечами.
Иди.
Я двигаюсь следом, но меня останавливает страх, исходящий от четверки Джулианов. Они, видимо, не почувствовали медвежьих мыслей.
— Идем, — говорю я им. — Никто не собирается нас есть.
— Ты… ты их понимаешь? — изумляется Дэвид.
— Немного.
— Неужели это цепочка… — все еще не верит он.
Постепенно первый шок проходит. На ферме матушки Редд мы частенько плавали в озере вместе с модифицированными бобрами. Да и сами когда-то развлекались выращиванием множеств из утиных яиц… Теперь, когда знаешь, куда смотреть, можно заметить железы на медвежьих лапах. И канальцы на шее — чтобы испускать химиомысли. А чтобы получать их — увеличенные зоны обоняния в мозгу.
Удивляет другое: то, что это именно медведи, огромные, сильные звери. Эксперименты по созданию цепочек обычно проводились на мелких, безобидных зверьках, например, на кроликах. А вот медведи… Хотя почему бы и нет?
Грузные животные передвигаются удивительно легко и грациозно. Чтобы догнать их, мне приходится почти бежать, несмотря на боль в ребрах. И вот я уже среди них, прислушиваюсь к запаху их мыслей, похожих на серебристых рыбин в реке. Нормальные, умные мысли, вовсе не примитивные.
Послав предварительно запах дружбы, я протягиваю руку и глажу по загривку того медведя, что встретил нас первым. После плескания в реке шкура у него влажная и источает густой дух — здесь и тонкие ароматы феромонов, и запах дикого зверя. Впрочем, для него я, должно быть, пахну не лучше. Шерстинки чуть серебрятся на кончиках, когти клацают по камням.
Я почесываю зверя над самыми железами, и в ответ он благодарно выгибает шею. Я чувствую его симпатию. Чувствую глубину его мыслей и еще детскую игривость. Ощущаю мощь его тела. Вот это действительно сила!
Потом улавливаю топографические образы: места, где много рыбы и где припрятана оленья туша. Наблюдаю оценку местности, выбор дороги и самых лучших малинников. Я чувствую запах решений и согласия. Эти трое — слаженная, цельная цепочка.
Всё это проносится в моей голове, хотя поверить в такое невозможно. Я не могу улавливать медвежьи мысли! Даже человеческие цепочки не способны обмениваться химической памятью — лишь эмоциями, да и то не всегда. И тем не менее у меня получается!