Он очнулся, оттого что дружинник, стоявший все это время сзади, тряхнул Сурганова за плечо. Все разошлись, и оказалось, что осужденный сидит в зале один.
Он ехал домой на такси, потому что теперь экономить было нечего. Дверной замок привычно запищал, щелкнул, открылся — но в последний раз. Дома было гулко и пусто — кровать осталась смятой, как и в тот момент, когда его брали утром.
Он собрал концентраты в мешочек, но в этот момент пропел свои пять нот сигнал у двери. На пороге стоял сосед с большим пакетом.
— Сколько? — спросил сосед коротко.
— Год.
Они замолчали, застыв в дверях на секунду. Рассчитывать на эмоции не приходилось — сосед умирал. Он умирал давно, и смерть его проступала через кожу пигментными пятнами — коричневым по желтому.
Сурганов так же молча пропустил соседа внутрь и повел в столовую.
— Выпьем? — сосед достал сферическую канистру. — Я принес.
Это было пиво «Обаянь», очень дорогое и очень противное на вкус.
Сурганов поставил котелок в электропечь и обрадовался тому, что последний раз он обедает дома не один.
— Я пришел тебя отговорить, — сказал сосед вдруг, и от неожиданности Сурганов замер. — Я пришел тебя отговорить, я знаю немного людей, перед смертью начинаешь их по-другому чувствовать. Острее, что ли. Я догадываюсь, что ты хочешь сделать. Ты хочешь бежать. Так вот, не надо. Туда дороги нет.
Сурганов с плохо скрываемым ужасом смотрел на своего соседа, а тот продолжал:
— Не надо на юг. Нет там спасения — я служил двадцать лет назад на границе. Недавно встретил тех, кто там остался дальше тянуть лямку. Так вот, там ничего не изменилось — все те же километры заградительной полосы, высокое напряжение на сетке. Умные мины, что реагируют на тебя, как сушка для рук. Нарушитель не успевает к ним подойти, а они за сто метров выстреливают в него управляемой реактивной дробью. Представляешь, что остается от человека?
Сурганов представлял это слабо, но на всякий случай кивнул.
— Я там видел одну пару — муж и жена, наверное. Они, видимо, договорились, и первым пошел к границе муж, а потом жена толкала его перед собой. Ну, дробь обогнула препятствие и залетела сзади… Не надо, не ходи. Я знаю места в Центральном парке, где теплотрассы проходят рядом с канализационными стоками — там можно отрыть нору. Вот тебе схема. — Он выложил на стол большую пластиковую карту Города. — Не думал, что тебе дадут год, это, конечно, неожиданно. Но, вырыв нору, можно прожить три-четыре месяца. А это уже много, я, например, столько не проживу.
— А что, уже? — спросил Сурганов.
— Я думаю, дня три-четыре. Ну, неделя. Мне предложили «Радостный сон», а это значит, уже скоро. Ты знаешь, я думал, что было бы, если б я не жалел денег на себя — ну, пошел бы к тебе, я ведь знал обо всем. Именно поэтому я тебя так ненавидел, ты — молодой, здоровый, девки утром с тобой выходят. Каждый раз разные. А я сэкономил, да.
Сосед отпил кислого пива и взмахнул рукой:
— Нет, все равно не хватило бы — разве бы ты помог?
Наконец Сурганов понял, зачем пришел сосед. Он замаливал свой грех — именно сосед донес дружинникам на Сурганова. Съедаемый своей смертью по частям, он фотографировал сургановских посетителей, вел, наверное, жизнеописание Сурганова. Болезнь жрала тело соседа, каждый день, каждый час откусывала от его жизни маленький, но верный кусок.
И вот теперь они сидят вместе за столом и пьют дрянное пиво, а в печи уже поспело варево, плотное и пахучее, не то суп, не то каша.
Сидят два мертвеца в круге электрического света, и кто из них умрет первым — неизвестно.
Сурганов достал из печи котелок, а из шкафа тарелки с приборами. Они ели медленно, и сосед вдруг сказал:
— А правда, что у нас внутри электричества нет? То есть не везде оно есть.
— Ну почему нет? Есть — только не везде. Немного его есть, а так больше химия одна.
— Значит, все-таки есть… Один человек, кстати, понял, что будут судить и запасся динамо-машиной. Крутил педали, да все бестолку. Так и умер, верхом на этом своем велосипеде — уехал в никуда. Сердце остановилось — он загнал сам себя. Твой дурацкий юг вроде этого динамопеда, не надо тебе туда. Стой, где стоишь.
— Наверное. Наверное, да. — Сурганов норовил согласиться, потому что разговор уже тяготил. Те несколько минут, когда в комнате сидели два мертвеца, прошли. Нетерпение поднялось внутри Сурганова, расшевелило и оживило его. Мертвец в комнате теперь был только один, и вот он задерживал живого. Дохлая лягушка в кувшине мешала живой молотить лапками и сбивать масло.