Новое всегда с большим трудом пробивает себе дорогу, в этом Иван Глухоухов убедился на собственном опыте. На работе о своем открытии он даже заикнуться боялся, еще турнут. Генетики, с которыми разговаривал по знакомству, все как один оказались коррумпированными — они даже слушать не хотели о соспирали. Слушать, пусть даже и под бокал, соглашался разве что Владимыч из третьего подъезда, но и тот однажды сказал:
— Знаешь, Ваня, я в этих женских приспособлениях разбираюсь плохо. Меня Шумахер тревожит, вот что.
А надо сказать, у Ивана Глухоухова была фея Фаина. Так себе фея, приблудная, появилась внезапно, насильно навязала свои услуги по решению многочисленных глухоуховских проблем, больше портила, чем чинила, и Глухоухов ее всячески избегал, но все же, согласитесь, не у каждого такое приобретение, не у каждого такой тыл за спиной. Поэтому, постояв некоторое время как громом поражен на улице академика Бабилова, Иван проявил смекалку и догадался:
— Опять она!
Звонить с рекламацией, правда, не стал, потому что все равно бесполезно: Фаина — это судьба. Стал ждать дальнейшего, и дальнейшее не замедлило.
Когда он подходил к Институту травматологии и физпрактикума, Ивана обогнала президентская машина. Из последнего, двенадцатого, окошка донеслось униженным тоном:
— Ну, Ива-ан Александрович!
— Иван Оскарович меня зовут! — сердито поправил Иван, злясь, конечно, на Фаину, а не на президента, но тут же ощутил привычное подобострастие — которое уподоблю чувству вины и униженности, помноженному на стыд, ненависть и восторг — и остановился.
— Зайдите, пожалуйста, на секундочку. Очень нужно.
Он зашел и, предъявив проездной, уселся вежливо на самом краешке роскошного кожаного дивана напротив. Весь внимание.
Машина изнутри была ничего себе, но Иван уже наездился в автобусах, так что привык.
Вид у президента академии был несчастный, совсем никуда вид.
— Э-э-э, — сказал он, ставши еще несчастнее, — товарищ Плохо-умов… Я тут подумал насчет вашей сос… соспирали, — при этом слове он сморщился, будто съел какую-то гадость. — Я, конечно, на все готов, но нельзя ли как-нибудь обойтись без отдельного института и государственной мегапрограммы? Что угодно, какие угодно фонды!
Иван был человек злобный, но догадливый. Он тут же смекнул, что Фаина что-то такое сделала президенту…
— Это вы с Фаиной встречались? — уточнил он.
— С ней, — утопая в ужасе от одного этого имени, подтвердил президент. — С референтом вашей.
— Понятно, — веско сказал Иван, не понимая абсолютно ничего, кроме того, что надо ковать железо. — Насчет отдельного института, — он вспомнил свой недолгий, но очень печальный опыт руководительства и передернулся, — здесь вы правы, здесь мы, наверное, погорячились. Соспираль все-таки третья, а у первых двух соспиралей институтов пока что нет, могут не так понять. Но вот мегапрограмма, — это слово ему очень понравилось…
— Да-да? — сказал президент.
Иван немножко подумал и ответил:
— Да-да!
— Ох! — сказал президент.
Насчет мегапрограммы они в конце Концов договорились, здесь Иван проявил настойчивость. Дача, машина, двухъярусная квартира в центре Питера и еще такая же в Москве, это уж как водится, и по праздникам туристическая поездка по Золотому кольцу России, правда, за границу — ни-ни.
— Дело в том, товарищ Недогрузов, — искательно сказал президент, — что мегапрограмма, которой вы будете управлять, относится к разряду даже не двойных, а совсем уже тройных технологий, ведь сос… соспираль-то ваша, — тут президент снова сделал тошнотворное движение горлом, — все-таки третья. Словом, будет это государственная тайна высшей категории. Чтобы не то что посторонние шпионы, но и даже сами исследователи, которых вы привлечете, о предмете исследований не знали. Желательно, чтобы и вы тоже были не в курсе.
— Это как? — изумился Иван.
— А, обычное дело. Лучше быть не в курсе, и это, знаете, хорошо.
Многая знания, знаете ли, многая лета, или как там… Словом, отдохните, поправьтесь, поуправляйте.