— Какого хрена!
— Обвязку на нее надень, быстро! — рявкнул Толан.
Я не мешкая снялся с места — не столько в силу приказа, сколько не желая, чтобы Толан продолжил расстрел чендерье. Тамира поначалу была вялой и словно спала, но потом до нее стало доходить. Управившись с обвязкой, я отстранился.
— Андерс!
Андерс определенно все видела, поскольку пронизывавший зелень шнур туго натянулся и Тамира поехала наверх, подальше от чендерье, которые теперь озадаченно выставили хоботки в сторону второго погибшего. Летел оранжевый снег сдираемой со шнура оболочки. Я вытянул руку, с силой толкнул мертвого чендерье — раз, другой, — и он закувыркался вниз по склону. Остальные заторопились вдогонку. Толан, косясь на меня, двинулся куда-то вбок. Я показал на ближайшую гору с плоской вершиной, где мы все могли бы собраться.
— Есть, держу! — крикнула Андерс.
Я поглядел. Андерс надевала на Тамиру штурм-каркас. «Сюда!» — махнул я в направлении горки. Через несколько минут мы в полном составе сгрудились на островке ровного камня и наблюдали, как пять уцелевших чендерье внизу перехватили сородича, поняли, что тот мертв, вновь отпустили и теперь сновали, словно осы у потревоженного гнезда.
— Нужно вернуться к дирижаблю, а как быстро — решайте сами.
Никто не ответил: этот самый миг Тамира выбрала для того, чтобы ее шумно вывернуло. Столь омерзительно не воняла даже размазанная по всему ее телу студенистая желтая дрянь.
— Что это она? — спросила Андерс.
— Ее накормили, — пояснил я. Тут и Андерс позеленела.
Наконец Тамира села, выпростала из штурм-каркаса руки, уставилась на брата и протянула ладонь. Толан скинул рюкзак, вынул оттуда Тамирин карабин и вернул хозяйке. Она выстрелила, не меняя положения, сидя, и на далеком склоне чендерье кубарем скатился к отвесному обрыву, затем ухнул в пропасть.
— Послушайте, нельзя…
Дуло Толанова «оптека» смотрело прямо мне в лоб.
— Нам можно, — заверил он.
Я прикусил язык. Тамира тем временем высмотрела уцелевших чендерье и одного за другим отправила в окутанное туманом речное ущелье. Лишь тогда мы вернулись в свой лагерь на уступе.
Снова синь — но я определенно созрел для сна и возмутился, когда гондола дирижабля затряслась. Кто-то поднялся по трапу и прошел по внешнему мостику. Вскоре герметичная дверь отворилась, и внутрь влезла Андерс. От меня не укрылось, что она с некоторым изумлением отметила превращение пассажирского салона в жилой отсек. Устроившись в кресле пилота в кокпите, я прихлебывал виски, взгромоздив ноги на панель. Андерс отключила подачу кислорода, попробовала воздух в кабине и уселась на угол складной койки лицом ко мне.
— Противно? — спросила она.
Я пожал плечами, стараясь не суетиться. То, что творилось внизу, меня не тревожило. В отличие от ее присутствия в гондоле. Она продолжала:
— Напрасно! Инцест давным-давно не приводит к тем последствиям, как когда-то. Все генетические изъяны исправляют внутриутробно…
— Разве я сказал, что мне противно? Противно, наверное, вам — иначе с чего бы вы здесь оказались?
Она скорчила гримаску.
— М-м… уж очень они шумят.
— Уверен, это ненадолго, — утешил я. — Скоро вернетесь в свою палатку.
— Не больно-то вы радушны, а?
— Обыкновенная осмотрительность… Известно, как вы развлекаетесь.
— «Вы»?
— Скучающие богачи.
— Я личный помощник Толана. Наемный работник.
Я сидел и бесился, прямо лопался от злости: она, конечно же, говорила чистую правду. Незачем равнять ее с Толаном и его сестрицей. Если честно, Андерс и я — одного поля ягоды. И она только что играючи пробила брешь в моей обороне.
— Выпить не хотите? — спросил я. Во рту у меня пересохло.
Я ожидал взрыва праведного негодования. Отказа. Но Андерс была более зрелой, более опасной.
— Да. Хочу. — С этими словами она расстегнула швы-липучки на сапогах и скинула обувь. Потом отсоединила от клапана на горле воздуховод, намотала на баллон, сняла баллон с крючка на поясе и поставила на пол. Я выгребся из кресла и налил гостье виски, добавив льда из недавно установленного холодильничка.
— Красота, — вздохнула Андерс, принимая стакан. Когда я хотел пройти мимо нее обратно в кокпит, в кресло, она ухватила меня за локоть и усадила рядом.
— Кстати, — вспомнил я, — если мы не донесем о сегодняшних приключениях, то попадем в сообщники. А это пахнет перековкой. Даже промывкой мозгов.