Мы забрались выше прежнего — откос набирал крутизну, — внезапно очутились у четкого верхнего края горизонтальной чащи костыльника и ходко двинулись вперед, перешагивая со ствола на ствол, спиной к отвесному камню. Через сто метров началось подлинное восхождение, через трещину к менее суровому склону. Я стер стопы; икры и бедра зверски ныли. Непрерывная ходьба по таким кручам подвергала щиколотки и ступни нагрузкам, к которым они определенно не привыкли. Мне стало любопытно, сколько в местных условиях продержатся мои сапоги и перчатки (прочные, из моноволоконных материалов, применяемых вояками… но ведь постоянное трение о камень доконает что угодно). Суток сто? Кого я хочу обмануть?
В разгар дня мы очутились на склоне, который, огибая одну из вершин, плавно переходил в подъем к кряжу. Заглянув в наладонник, я увидел, что кряж вроде бы отделен от горы желобом. Я предъявил карту Андерс:
— Вот и укрытие.
Андерс непонимающе остановила на мне взгляд: ее глаза были обведены темными кругами. Потом мы, не сговариваясь, обернулись и внимательно всмотрелись в туман и опрокинутые леса. Там, внизу, шумно двигалось что-то очень большое и грузное, хрустели стволы костыльника. В чаще под нами дождем осыпались сломанные ветки и оборванная листва.
— Потопали…
Задор во мне иссяк. Я вымотался не меньше Андерс. Мы подошли к желобу, изобиловавшему удобными для подъема выбоинами и неровностями, но скользкому от слизи. Медленно, осторожно мы двинулись сквозь редеющую дымку в гору. Потом где-то позади и выше нас повис на тросе якорь дирижабля, похожий на чугунную люстру.
— Сюрприз! — проорала сверху Тамира.
Туман мало-помалу расступался, и слева на миг открылся неясный абрис шишковатой вершины. Над ней, лениво вращая винтами, чтобы не снесло дующим с кряжа ветром, парил мой дирижабль. Толан и Тамира стояли на мостике. Оба вооруженные, и я готов был поклясться, что даже отсюда различал их ухмылки. Я выругался и ткнулся лбом в осклизлый камень. До кряжа оставалось около десяти метров чистого воздуха и столько же, наверное, ждало на другой стороне. Двигаться с должной скоростью — быстрее мчащейся пули — мы никак не могли. Я опять задрал голову. Чтоб вас! Валяться в ногах, униженно выклянчивать что-то в последнюю минуту? Дудки! Я повернулся к Андерс.
— Айда наверх. Не останавливаться.
Она деревянно кивнула, и я возглавил шествие. Пуля угодила в камень прямо передо мной и со свистом ушла в желоб. Господа резвились. Я поднял взгляд к небу: дирижабль боком дрейфовал к горе.
Тогда-то я и увидел это.
Там развертывалась лапа. Возникшее у меня ощущение неправильности проистекало, вероятно, из того факта, что на ней было невообразимо много суставов. Трехпалая кисть с черными изогнутыми когтями сомкнулась на якоре дирижабля и потянула. Восседавший на вершине бормокряк напоминал чудовищное дитя с игрушечным аэростатом на веревочке.
— Хапль да локок, — промолвил он.
Перегнувшись через ограждение мостика, Толан стрелял в монстра. Тамира жалась к внешней стене гондолы и пискляво скулила. Бормокряк дернул за якорь, и Толан перелетел через поручни. Его истошный крик захлебнулся: страшилище поймало Толана одной из многочисленных лап. Карабин бормокряк выдернул и выкинул, как пластмассовую шпажку из бутерброда, а Толана отправил в клюв.
— Не замирай! — пихнула меня в спину Андерс.
— Он использовал нас как приманку, чтобы добраться до них, — сказал я.
— А теперь мы ему без надобности.
Я полез дальше, сосредоточенный на том, за что цепляюсь, но сознавая, что бормокряк надумал покинуть свой насест. Мы очутились на кряже. Я заглянул за гребень — опять туман, опять кручи. Я повернул голову: бормокряк плавно сходил вниз, в марево. На буксире он вел дирижабль с голосящей Тамирой и, запрокинув голову, одной лапой заталкивал Толана поглубже в клюв. В следующий миг бормокряк как будто бы озлился и оторвал брыкающемуся Толану ноги, а остальное сожрал. Затем туман поглотил чудовище, а вскоре и дирижабль. Причитания Тамиры перешли в долгий страдальческий вопль. Потом послышался хруст.
— Мы на очереди, — сказала Андерс, не сводя глаз с колышущегося тумана, и опять подтолкнула меня вперед.
Здесь у нас шансов не было — я это знал.
— Какого черта?…
Я сунул ей кольцо на соединявшем нас шнуре.
— Смотай.
Она включила моторчик; к ее ногам просыпались оранжевые хлопья оболочки. Я покосился на Андерс и увидел бесстрастное согласие с тем, что наконец бросаю ее. Из тумана рывками надвинулся громадный силуэт. Я припустил вдоль кряжа. Меня гнали догадка, надежда, азарт — то, от чего порой зависит жизнь.