Когда письмо вскрыли, блестящий материал на внутренней стороне клапана вобрал в себя рассеянный свет от газовых рожков в редакции и отбросил его с такой силой, что все присутствующие на мгновение ослепли.
Минул час, и Огест, коротавший время в бескрайней гостиной, начал беспокоиться, не передумал ли прославленный затворник.
Вдруг музыка оборвалась. В северной стене гостиной открылась неприметная дверь, и вошел джентльмен во фраке, галстуке бабочкой и с красной гвоздикой в петлице. Он постоял мгновение, будто чтото забыл, а после, оставив дверь приоткрытой, вышел на середину комнаты.
— Мистер Фелл, — произнес он и сделал паузу, хотя уже привлек внимание Огеста. — Мистер Ларчкрофт вас сейчас примет.
Последовало длительное молчание, предварявшее выход важной персоны. Господин с гвоздикой в петлице застыл в полупоклоне. Наконец Огест набрался храбрости и негромко спросил:
— Вы мистер Ларчкрофт, сэр?
— Нет, — ответил господин со вздохом. — Он вон там.
Повернувшись, он указал куда-то в сторону двери. Огест проследил взглядом его движение, и секунду спустя раздались два звука.
Первым был возглас изумления, за ним — звон бокала, разбитого о дощатый пол. Поводом к внезапно охватившей молодого человека панике стал тот факт, что вдоль стены справа грациозно парила голова: подернутые сединой каштановые волосы были зачесаны волнами назад и собраны серебряной ленточкой.
Вскочив, Огест отступил на шаг, и голова повернулась, чтобы посмотреть на него. Выражение лица было строгим, уголки губ с едва заметным пренебрежением опущены, брови чуть выгнуты. Это было примечательное, выразительное лицо с мясистыми, обвисшими щеками и крючковатым орлиным носом. Темные глаза почти скрывались в тенях надбровных дуг, в центре лба переливался гранями зеленый драгоценный камень — размером с ноготь большого пальца.
Голова наконец остановилась на высоте лица Огеста. Строгий взгляд оценивающе скользнул по молодому человеку, и репортеру показалось, что в нем уже нашли изъян. Но не успел он отвести глаза, как Ларчкрофт расплылся в улыбке. В мягком свете люстры блеснули зубы, вся физиономия словно засияла.
— Спасибо, что дождались, — сказал он. — Меня задержали в городе дела.
Огест натянуто улыбнулся и рискнул сделать шаг вперед.
— Подойдите ближе, — велел Ларчкрофт, — только осторожно с осколками.
Репортер начал извиняться, но голова гения милостиво кивнула:
— Ерунда. Такое не впервые случается. — Тут он расхохотался. — Идите сюда, подальше от стекла. Садитесь на пол.
Как ребенок в детском саду, репортер сел на пол по-турецки — в нескольких футах от парящей физиономии. Голова Ларчкрофта опустилась на пару футов, словно его несуществующее тело разместилось в невидимом кресле. С мгновение хозяин дома созерцал люстру, потом произнес:
— Странно, наверное, знакомиться с Человеком Света ночью, когда мир погружен во тьму. Но все начинается в темноте, и слишком многое в ней заканчивается.
Огест завороженно смотрел, не в силах выдавить ни слова.
— Кажется, у вас есть вопросы?
Молодой человек достал блокнот, перелистнул несколько страниц так быстро, что уголки оторвались от спирали. Облизнув губы, он шепотом повторил про себя вопрос, прежде чем задать его вслух.
— Да, сэр. — Голос у Огеста дрогнул. — Где вы родились?
Голова медленно покачалась из стороны в сторону.
— Нет? — спросил Огест.
— Нет, — отозвался Ларчкрофт. — Все и так знают, где я родился.
Они видели фотографии моих родителей в газетах. Развалюху, где я появился на свет, объявили историческим памятником. Обыватели рыдали над ранней кончиной моей первой жены, и так далее, и тому подобное. Послушайте, сынок, если хотите чего-то добиться в жизни, нужно задавать важные вопросы.
— Например… например, почему вы только… голова? — спросил Огест.
— Неплохо для начала. Смотрите внимательно. — Голова Ларчкрофта повернулась к господину с красной гвоздикой, который отошел к двери в дальнем конце комнаты. — Бастон, — позвал Человек Света.
— Сэр? — вопросил дворецкий.
— Скажите Хоутсу, чтобы сыграл несколько тактов.