— Это ты православный? — удивился Кторов.
— А ты думал? — гордо сказал кот. — Если хочешь знать, в прежние времена меня православный поп два раза в проруби на Крещение кунал. Правда, вытаскивать не хотел, так я и сам выбрался.
— Ну, и что прикажешь дальше делать? — Кторов задумался.
Кот прошелся по столу, нахально сунулся мордой в кринку, но неудачно — морда у него для узкого горлышка кринки оказалась слишком широкой.
— А что тут думать? — с некоторой обидой отозвался Баюн. — Наведете шмон в синагоге, найдете куклу эту, а дальше — как революционное правосознание покажет. Лично я бы ихнего равви к стенке, не задумываясь, поставил, он по мне два раза в прошлом году мелкой дробью стрелял. А я тебе так скажу, куренок тот все равно хромал на правую ножку, такие, как он, не жильцы. И прав я оказался, все одно — у меня из зубов вытащили, а сами из куренка того шулюм сварили.
Я же говорю — сволочи. Не зря их «Союз архангела Михаила» погонять пытался в девятьсот седьмом. А плесни-ка, товарищ Кторов, еще молочка. Что-то в горле першит, не иначе в синагоге древней пыли наглотался.
Кторов плеснул коту молока и задумался. Все запутывалось, вчера еще казавшееся ясным и чистым, как лампадное стекло, сегодня приобретало будущую неопределенность. Как там Глеб Иванович Бокий советовал? Помнится, он сказал: встретившись с необычайным явлением, подумай, как употребить его на дело мировой революции, а если это невозможно, подумай о том, что сделать, чтобы это необычайное революции не могло навредить. Только здесь шире надо было смотреть — не пролетариату грозили эти самые Големы бедой, всему миру они грозили бедствиями и несчастиями.
Некоторым секретам лучше было бы так и оставаться секретами.
Уж больно много бед они обещали человеческому обществу.
— Все беды от иудейского семени, — вдруг поднял морду от тарелки с молоком Баюн Полосатович. — А почему? А вот не надо было себя богоизбранным народом объявлять, высокомерие перед остальным миром показывать. Моду взяли с дробовиками вокруг курятника ходить!
Ну да, только этого и не хватало! Баюн Полосатович оказался ярым антисемитом. Судя по высказываниям, были у него для того веские личные причины. Например, куренок, который ему так и не достался.
— Бокий чувствовал, что он устал.
Усталость накапливалась долго, сейчас она вдруг проявилась внутренним надрывом, неожиданными приступами сонливости и периодов, когда он испытывал полное безразличие к происходящему.
С полным равнодушием он прочитал новое сообщение источника Болта. Существо, образовавшееся из беспородного пса Шарика, после пересадки ему профессором Преображенским гипофиза и половых желез убитого в пьяной драке обывателя Клима Григорьевича Чугункина развивалось успешно. Играет на музыкальном инструменте, повышает своей политический уровень путем чтения переписки Энгельса с Каутским, судит здраво о происходящем в Москве.
Полностью обратилось низкорослым мужчиной среднего возраста и хилой комплекции. Источником приняты меры к его паспортизации. При регистрации избрал себе новое имя — Полиграф Полиграфович Шариков. Рекомендован домкомом для работы в должности заведующего подотделом очистки города Москвы от бродячих животных. Черт знает, что такое! А ведь он должен этих бродячих животных ненавидеть, — вдруг понял Бокий. — Он их должен люто ненавидеть, как всякая бродячая собака, вдруг обретшая разум и осознавшая свое истинное происхождение! И людей это ничтожное существо тоже будет ненавидеть и, дай ему волю, оно продолжит очистку города от кошек, собак, а потом и от людей, от настоящих людей, оно будет чистить город до тех пор, пока в нем не останутся ничтожества, равные ему или еще большие, согласившиеся подчиняться.
Бокий вдруг подумал, что уловил общий алгоритм революции, и это заставило его вздрогнуть от нехороших предчувствий, но он гнал их от себя, как только может это делать интеллигент, уверенный в правоте своего дела и в безоблачной светлости будущего, которое ожидает людей впереди.
Жертвы не должны быть напрасными.
Впрочем, вмешиваться в московскую историю он не желал. Легче было держать под контролем деятельность профессора Преображенского и его ассистента доктора Борменталя, нежели приступить к активному следствию, настроив тем самым против себя западную политику и прессу. Все-таки профессор был светилом с европейским именем, его знали многие. Пуанкаре он, например, помог избавиться от половой неврастении, да и принцу Монако он поправил здоровье, когда от того отказались европейские врачи; Черчилля от алкоголизма успешно лечил… Да и в правительстве у него были весьма и весьма влиятельные заступники, тут этот чертов домоуправ не ошибался.