— Погоди, Паша, — сказал Антон Кторов. — Не дави на человека.
Взял одну из пластинок, посмотрел на этикетку. Хорошая оказалась пластинка — Надежда Плевицкая на ней записана была, «курский соловей», надежда русского вокала. Трактирщик с тревогой следил за пластинкой.
— Осторожнее, — попросил он. — Это ведь редкость теперь, кто знает, жива ли она, споет ли еще нам?
— И я про то же, — сказал Кторов, досадуя на себя. Неправильно он себя вел, нехорошо. Чувство было такое, что он сейчас ребенка обижал. — Я ведь ее и уронить могу. Случайно, а?
Трактирщик потянулся к нему, но остановился. По скулам его ходили желваки.
— Все вы одинаковые, — печально и тоскливо сказал трактирщик.
— Белые, красные, зеленые — у вас у всех одно на уме. Это же искусство, молодой человек. Жизнь коротка, а искусство вечно. Отдайте пластинку.
— А это, дружок, как сам петь будешь, — весело объяснил Гнатюк.
— Я ведь человек простой, мне все эти Вертинские, Кремеры да Лещенки по… Мне истина нужна, истина, господин Сунжиков-Марлинский. Как связь с атаманом держишь?
— Через юродивого, — сказал трактирщик. — Пишу записку, он относит. — И повернулся к Антону. — Вы не подумайте, я всю жизнь пытался быть вне политики. Не зря говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена. Пластинки — мой грех, это моя страсть, а когда приходят и требуют услуг, угрожая перебить все, чем я жил долгие годы… Слаб я, слаб, нет у меня сил противиться чужой воле.
Когда тебе говорят, что уничтожат твою жизнь… нет, не убьют, это слишком уж просто.
— Времени нет, — сказал Кторов. — Если этим можно уменьшить количество смертей…
Трактирщик ожег его взглядом.
— Скажите это русалам, — посоветовал он. — Скажите это всем тем, кто попал в проклятые жернова.
Кторов почувствовал смущение.
— Пропагандист, — вмешался Гнатюк. — Вот из-за таких люди и гибнут. Пора, Сунжиков, выбирать, на чьей вы стороне.
— А если я не хочу делать этот проклятый выбор? — вздохнул трактирщик. — Вы же прекрасно понимаете, что, выбирая одну сторону, вы становитесь объектом ненависти другой. Вы думаете, Кумок мне простит предательство, даже если оно будет невольным?
— А вот это уже разговор, — обрадовался чекист. — Тут мы, как говаривал грек Архимед, можем найти общую точку опоры. Ведите, Сунжиков, ведите, вы же понимаете, что от этого разговора вам не уйти.
— В парке играл все тот же скрипач.
Кторов остановился и долго смотрел на сутулую фигуру с плавно двигающейся рукой.
— Добрый день, — сказал немец по имени Эммануил.
— Вы верите в счастливые дни в несчастливое время?
— Времена не выбирают, — рука опустилась, немец сел на скамейку. — Вы никогда не задумывались над этим? Каждый живет во времени, которое ему отведено судьбой.
— Но сами вы хотите заглянуть в будущее. Потому вы ищете Сирина?
— Кто вам это сказал? — глаза немца ожгли насмешливым холодом. — Вздор! Вздор! Я ищу утерянную гармонию. Дело совсем не в том, что люди должны сделать себя счастливыми, а в том, как мы должны жить, чтобы стать достойными счастья. Нравственность относится к характеру.
Некоторое время они сидели по разные стороны молчания: Антон — распираемый желанием спрашивать, Эммануил — не видящий особого смысла в ответах.
Тени бродили в кронах деревьев, потревоженные ветром бабочки плясали среди листвы, а солоноватый воздух, нависший над городом, был прозрачным, густым и тяжелым, словно бульон для кавказского хаша. Остро пахло кипарисом и лавровым листом, словно где-то и в самом деле варили бульон.
— В любом случае для человека самое важное — принять правильное решение, — сказал скрипач. — Вы еще молоды, вы нетерпеливы, а потому не можете представить себе последствия необратимых поступков. Голем не существо, он земное наследие Бога. Им нельзя владеть, его можно только использовать.
— Будьте уверены, — сказал Кторов. — Уж мы-то сумеем использовать его лучше других.
— Вы так думаете? — немец качнул головой. — Вы разрушили одну мораль, но пока не построили взамен иную. Общество живет моралью. Если в ней сокрыта гниль, начинает загнивать и общество.
Понимаете, Кторов, моральная культура всегда имеет основополагающие принципы, они уже изложены, и не раз, и касаются, прежде всего, человеческого общежития и отношения людей к миру. Взорвав общество, вы лишили его основы. Вам придется воспитать нового человека. Придется много потрудиться, чтобы он жил со светлой душой, а не валялся в житейской грязи.