Она бросила мне что-то, и я инстинктивно поймала предмет зубами. Это оказалась пуля, густо перемазанная засохшей кровью Кота, и я сплюнула ее в траву.
– Форчи не похвалит тебя за такое. Он всегда требует, чтобы мы собирали металл. Грэма, дорогая, не могла бы ты принести нам настоя коры, болеутоляющего и ниток?
Шкура Грэмы конвульсивно дернулась, но она послушно кивнула:
– Да, конечно.
Ливиза повернулась и швырнула ей винтовку.
– Будь осторожна! Я тоже держу оружие наготове.
Грэма подняла с земли пулю и порысила назад. Я чувствовала себя совершенно беззащитной, но не могла сесть в фургон рядом с этой тварью. Ливиза встала на дыбы, оглядывая лагерь. Когда Грэма вернулась, неся узелок, ноздри Ливизы дернулись.
– Они здесь, – объявила она.
Грэма забралась в фургон. За его бортами не было видно Кота. Но я заметила, как глаза Грэмы широко раскрылись, а грива встала дыбом. Однако она совладала с собой, уселась и принялась обрабатывать раны пленника. Стоны Кота сотрясали доски фургона.
Хвост Ливизы ходил ходуном. Теперь и я чувствовала запах: Коты были повсюду, и их смрад лентами полз со склонов холмов. Закат горел лесным пожаром, а облака, похожие на цветы, окрасились в нежные тона. Грэма спокойно зашивала рану. Ливиза опустилась на передние ноги, по-прежнему обводя взглядом пастбище.
– Кстати, это Кошка. Ее зовут Мэй, – внезапно сообщила Ливиза. «Мэй» на обоих языках означало «мать».
Кошка издала рычание. Ррргхду. «Ригаду». «Спасибо».
Ливиза нежно заржала, призывая меня идти к ней. В безопасное место. Я, не задумываясь, прыгнула вперед, но тут же оцепенела. Кошачий запах стал неодолимым барьером.
– Садись в повозку, – велела Ливиза заботливо, как мать.
Настал Жуткий Час, когда мы ничего не видели. Ночь залита молочным светом, но когда небо полыхает, а земля черна, контраст так велик, что мы теряем зрение. Ливиза наклонилась и укусила меня за шею, словно подгоняя.
Я уже садилась в фургон, когда из темноты донесся низкий рык, сложившийся в слова:
– Сначала мы заставим Лошадей съесть тебя!
Ливиза отпустила меня, чтобы издать предупреждающий вопль. Сообщить остальным. Я попыталась вломиться в фургон.
– А пока ты вопишь, мы откусим эти восхитительные ноги!
Я ощутила боль от когтей, вонзавшихся мне в ноги, и истерически заржала. Прямо над ухом раздался взрыв, оглушивший меня. В воздухе запахло пылью.
Ливиза! Как она смогла видеть в темноте? Как смогла весь день ходить на задних ногах?!
Она взяла смоляную лампу, приоткрыла клапан, и темноту прорезал тонкий луч света.
– Целься в глаза, – велела она.
Мы узрели множество желтых глаз – узких, мерцающих, злобных. Гипнотизирующих. Десять, пятнадцать пар… сколько их было? И сколько пыталось прорваться к фургону?
Грэма и Ливиза открыли огонь. Я была безоружна. И жаждала бежать, умоляя о помощи.
Несколько глаз закрылись и исчезли. Я взглянула на Мать-Кошку. Она свернулась калачиком и зажмурилась. Обезумев, я принялась пинать ее, словно она угрожала моему ребенку.
Солнце зашло.
Наконец мы услышали боевой клич и громовой топот. Ливиза укусила меня за холку и бросила на пол фургона. Мой нос уткнулся в лужу кошачьей мочи. Я прислушивалась к выстрелам и свисту пуль. Наши кобылы яростно палили в пустоту. Вслепую. Почему они не способны ничего разглядеть?!
– Приверни этот чертов фитиль! – завопил Форчи.
Ливиза послушно выполнила приказ. В молочном свете сумерек наши африрадоры целились более метко. Я скорее чувствовала, чем слышала шорохи, удары пуль, разрывающих плоть, шелест лап в траве. Перегнулась через борт фургона и увидела, как Коты отходят, скользя вверх по склонам, прячась за скалами. Я легла и присмотрелась к Матери-Кошке. Она по-прежнему не открывала глаз и дрожала мелкой дрожью. Видано ли, чтобы Кошка боялась?!
Мы по-прежнему обоняли их. По-прежнему слышали.
– Все вы, назад в круг! – скомандовал Форчи. – И ты тоже, Ливиза!
– Не могу, – устало фыркнула Ливиза.
– Ливиза! Это настоящие Коты! Они обязательно вернутся! – вскричала я. – Что тебе до нее?!
– Именно я сделала это с ней, – пояснила Ливиза.
– Почему другие Коты хотят ее убить? – спросил Форчи.
– Бешшшшчестье, – промурлыкал низкий голос сквозь обломки зубов.
У нас мороз прошел по коже. Никто не произнес ни слова.
– Ешшшще я шлишком много болтаю, – добавила Мать-Кошка.
Кажется, я расслышала смешок?!
– Чува скучает по тебе. Хочет видеть свою названую маму, – взмолилась я. – Мне недостает тебя. Ливиза, пожалуйста, вернись!