А пока бабка склочничала, девчонка подсела ближе к Аношкину, потрогала кожаную кобуру «макара», висевшую у того на боку и, глядя на Сергея, попросила: «Дай!»
— Еще чего. Это, милая, оружие. Табельное. В чужие руки давать не положено. Тем более, в детские. Ясно?
«Дай!» — потребовала девчонка, и Аношкин вздохнул, достал пистолет, вынул обойму, передернул затвор и спустил сухо щелкнувший курок, направив ствол в сторону и вверх.
— Держи, Редиска. Если что интересно будет узнать, спроси. Я-то с оружием разным с детства, у меня батя — охотник, я сам из берданы белку в глаз бил. А потом, знаешь, десант. И не жалею… Э-э, ты чего?! Ну-ка дай его мне! — Сергей буквально выдернул «Макаров» из рук девчонки.
Потому что в тонких ее руках пистолет стал вдруг вытягиваться, терять свои строгие формы, расплываться. Теперь Аношкин держал его в правой руке, и вокруг металла рассыпалась, таяла голубая искрящаяся дымка. Железо оказалось таким холодным, что жгло руки. Сергей вставил обойму, щелкнул предохранителем и убрал ствол в кобуру. Тут как раз зашла бабка, молча и суетливо собрала последние котомки и вышмыгнула в вагонный коридор. Аношкин, почему-то совсем не удивляясь, легко связал исчезновение старухи с той фигней, которая происходила с его пистолетом.
— Нет, ты мне, Редиска, глазки не строй. Ствол испортила, старого человека выгнала. Как дальше жить будем?
«И ничего я не испортила. Все там целое. А эта бабка-ёжка — вредная. И еще какая-то, я не успела понять, а она сразу убежала», — девчонка выпалила информацию разом, очередью, а потом забралась на полку с ногами, поджала их под себя и уставилась в окошко. За окошком была тайга.
Аношкин тоже поглядел на тайгу, потом на девочку, подумал, что так и не просмотрел содержимое папки, полученной в детприемнике. А сейчас изучать ее было Сергею почему-то неудобно. Глянул на часы: восемь, пять минут девятого. Поезд уже час как идет, Аношкин вспомнил, что во рту у него крошки с полудня не было. И малая только мороженое на вокзале съела. Сергей сомневался, что в приемнике ее чем-нибудь кормили.
— Слушай, Редиска, пойдем пожуем чего-нибудь? То есть не так. Поднимайся, пойдем чего-нибудь пожуем. Без возражений. Что, мороженое? Мороженое у тебя час назад было. И это не еда. Подъем, говорю. Я сам голодный.
В тамбуре столкнулись с теткой-тележницей. Пока она проталкивала мимо гремящую металлическую конструкцию, Аношкин зацепился взглядом за разложенные на лотках булочки с колбасой, призывно позвякивающие пивные бутылки и совсем уж затосковал. Жрать хотелось! Разминулись в переходе между вагонами с двумя парнями: в одинаковых спортивных костюмах, стриженые коротко, на ногах у обоих, не сочетаясь со спортивным верхом — тяжелые армейские берцы. Тот, который повыше, неловко спрятал правую руку за спину. В воздухе пахло специфически сладким дымом.
Вагон-ресторан оказался почти пустым. Теплая компашка собралась в другом его конце, тянула из бутылок и комментировала подвиги супермена. Лысый супермен на экране висевшего под потолком телевизора азартно откручивал кому-то голову.
— Что кушать будем? — официант был молодым, в вышитой косоворотке, с тонкими усиками и зачесанными на пробор гладкими волосами. К нему так и тянуло обратиться: «Эй, человек!» А потом ввернуть что-нибудь этакое, про четвертину и осетрину.
— Девочке на первое — суп, тут у вас с фрикадельками, и спагетти. Да, правильно, с курицей. А мне борща, картошки с мясом, огурчиков соленых. Хлеба куска четыре. А запить… Нет, ты на меня, Редиска, не зыркай. Никакой колы, пузо болеть будет. Ей соку большую пачку. Ананасового. А мне… Ладно, пару пива. Светлого. Без-без, без нее, родимой, — отверг предложение человека «по водочке» участковый. — И, друг, прошу, давай скоренько. Устали мы и есть хотим.
— Мы мигом! — склонившись, совсем как трактирный начала прошлого века, официант ловко смахнул полотенцем с чистого столика несуществующие крошки и исчез.
Борщ был наваристый и густой, с кусками мяса и щедро посыпанный зеленью. Аношкин и не заметил, как заглотил весь. Девочка тоже увлеченно орудовала ложкой, потом отодвинула пустую тарелку, взяла вилку и принялась за спагетти. Ели молча. Сергей откинулся на спинку сиденья и открыл никелированной открывашкой вторую бутылку пива. Захотелось спать.