Рите было плохо. Не помог ни крепкий, горячий чай у сторожа, ни сласти, которыми Сергей чуть не силком пичкал девочку.
— Не, вы, соседи, с головой точно не дружите, — Парфёнов возмущенно покосился на Аношкина, — ну додуматься только: дитя больное черт знает куда везти! До этой спецухи в Таёжном от нашей Берёзовки еще часа четыре автобусом. А у нас в деревне даже фельдшера нет. В город сбежала. А вас-то чего на перрон в такую рань понесло?!
Аношкин, когда созванивался с местным участковым и просил помощи, сказал, что они с девочкой отстали от поезда. Сейчас он просто неопределенно пожал плечами. А сам все поглядывал через плечо на сидящую на заднем сиденье Риту. Закутанная в куртку и еще в какой-то плед, она, казалось, стала еще меньше: глаза прикрыты, а губы тихонько шевелятся. Словно ребенок с кем-то постоянно разговаривает. Вот только Аношкин не слышал ничего. Пару раз он пытался позвать ее, как уже научился, но без результата.
— Летёха, слышь, — Парфёнов опять покосился на Сергея, — к бабке Тане поедем. Она у нас, как сейчас говорят, целительница. Ведьма, короче. Травки-наговоры. Но помогает. Ты, кстати, тоже как с великого бодуна выглядишь. Сейчас, не долго уже. — И резко повернул руль влево, съезжая с грунтовки на укатанную колею.
Ехали недолго. Дом бабки Тани увидели издалека, и оказался он приятным глазу новоделом с мансардой под зеленой крышей. Ни забора, ни привычных русскому человеку сараев на первом плане. Изгородь из аккуратно стриженых кустов, цветы. Сбоку, заметил Аношкин, на невысоком бетонном фундаменте опрокинула к небу блюдечко спутниковая антенна.
— Парфёнов, ну прямо Латвия какая-то. А где избушка на окорочках Буша? Ваша ведьма вместо помела вертолетом, наверное, пользуется? — Сергей стал вдруг чрезвычайно болтлив, а все, что говорил, казалось ему ужасно смешным. Он даже захихикал, представив, как бабка забирается в «вертушку» с надписью по борту ВЕДЬМА.
— Умолкни ты, — грубо ответил Парфёнов. — Правильно приехали, — сказал он уже не Аношкину, а, скорее, себе самому, — ждут нас.
— Кто? — совсем уж глупо спросил Сергей, но теперь и сам увидел.
Вообще-то после евроизбушки можно было не удивляться. Аношкин и не удивился. «Бабка Таня», а Сергей был уверен, что это именно она, оказалась женщиной лет тридцати, максимум тридцати пяти, высокой, русоволосой, в джинсах и накинутой поверх клетчатой рубашки кожаной куртке. Вполне байкеровский наряд завершали смешные розовые тапки с помпонами.
— Здравствуйте, Татьяна Алексеевна! — поздоровался Парфёнов, притормаживая у крыльца и выбираясь из машины.
— Доброе утро, Фёдор, — «бабка» легко улыбнулась, — с гостями с утра пораньше?
— Девчонка у меня там и вот, — Парфёнов, оказавшийся Фёдором, мотнул головой в сторону Аношкина. Аношкин обошел «уазик» и теперь, открыв заднюю дверцу, брал на руки Риту.
— Девочку в дом, — скомандовала женщина. — И вы тоже. Оба.
… Аношкин лежал под тремя одеялами, распаренный, напоенный какими-то терпкими ароматными отварами, и слушал, не желая того, разговор Татьяны и Фёдора в соседней комнате. Глаза Сергея слипались, но сон почему-то не шел.
«Не люблю я их, — говорила ведьма Парфёнову, — с людьми, как со скотиной. Да лучше мы со скотиной обращаемся, чем они — с нами. Сунули мальчишку в полымя, не объяснив, не защитив, как жив остался?» «Девонька помогла, может?» — спросил Фёдор. «Это конечно. Да. Но и ее жалко! Не хочет она к ним». «А может, не пустите, а, Татьяна Алексеевна?» «Не могу я, Федя. Привязали ее. А у нее срок подходит». Аношкину показалось, что хозяйка дома вздохнула.
На соседней кровати легко сопела Рита. Что Татьяна с ней делала, Аношкин не видел. Как не помнил и того, что происходило с ним в соседней, обвешанной иконами комнатке. Только бледность у Риты прошла, румянец на личике нормальный такой, не лихорадочный. Девочка спокойно и глубоко спала.
Споро, по-армейски одевшись — одежда была рядом, на стуле, аккуратно сложенная, — Сергей на цыпочках вышел.
— Что, служивый, полегчало? — спросила хозяйка, когда лейтенант, предупреждающе кашлянув, заглянул в комнату, откуда слышались голоса и позвякивали чайные ложечки о стаканы.
— Полегчало, Татьяна Алексеевна. Благодарю.
— Тогда чаю попьем. Ты присаживайся и не торопись. Много объяснить не смогу, но — что сумею. Муторно?
— Ребят, — Аношкин поглядел на Парфёнова, сосредоточенно дувшего чай из стакана в подстаканнике, на женщину, внимательно на него глядевшую, — вы, я так понимаю, больше моего в ситуации разбираетесь. Просветите, а?