В этом плане судьба произведений культовых писателей представляет собой явление поучительное, но зачастую и трагичное. Экранизация «Обитаемого острова» — всего лишь еще одно тому подтверждение.
Что характерно: явления, связанные культовым объектом или субъектом, носят, если можно так выразиться, волновой характер. Причем «волны» идут во все стороны, не только шлейфом к событию, но и опережая его.
Вот и сейчас волны вокруг повести и фильма вздымались все выше и выше по мере приближения к премьере. А после начала проката по СМИ — формальным и неформальным, бумажным и сетевым — буквально прошелся ураган мнений, интерпретаций, толкований и т. п. Так что Андрею Черткову, составителю сборников «Время учеников», впору озадачиться томиком «Время зрителей» — настолько неожиданными и странными интерпретациями порой являлась миру повесть в преломлении распаленных диспутантов.
Что характерно, реакция на фильм в среднем, мне кажется, была вполне сдержанной. Отметив отдельные детали, показавшиеся тому или иному зрителю неуместными, дискурс неизбежно переходил на саму повесть, на творчество АБС, на мир Полдня и прочие высокие материи…
Меня, собственно говоря, фильм не разочаровал, поскольку не было завышенных ожиданий. Зная, что Бондарчук из Бондарчуков в общем-то просто обязан худо-бедно поддержать реноме фамилии (а в нынешние времена династийность становится нормой), я ожидал крепкой профессиональной работы. На троечку с плюсом. Так оно и вышло. Даже пресловутый и многажды клятый блюстителями дословности «розовый танк» не раздражал. В конце концов, у Роммеля в африканских песках тоже бронетехника была не черного или зеленого цвета. А может, этот розанчик вообще был своего рода постмодернистским приветом любителям посткатастрофических боевиков — вспомните фильм «Танкистка»…
Для меня, правда, осталось загадкой, почему продюсер Александр Роднянский, в свое время возглавлявший телеканал СТС и весьма существенно поднявший его рейтинг на фантастических телесериалах, не учел несколько сместившийся формат кинозрелищ и не рискнул сделать из «Обитаемого острова» именно сериал. А ведь в этом случае заиграли бы детали, оставшиеся за бортом формата блокбастера, артисты смогли бы развернуться в меру своего таланта… Впрочем, это уже частные предположения.
Итак, будь «Обитаемый остров» фильмом типа «еще один наш ответ Голливуду», вполне можно было отнестись к нему по принципу «посмотрел и забыл». Однако ведь в ловушку культовости попадают не только зрители, но и режиссеры. С нами-то все понятно — невольно соотносишь видеоряд с тем фильмом в голове, который крутился во время чтения, и если талант режиссера не настолько велик, чтобы мощью своей вовлечь зрителя/читателя в свое мироздание, то вот вам и раздражение от нестыковок, и досада от лакун, и так далее…
А вот режиссерам приходится труднее. Культовость текста для них — все равно что липкая лента для мух. Можно понять их (режиссеров, а не мух) ожидания: брэндовый «исходник» повышает вероятность успеха. И не имеет значения, кто, что и когда снимает, будь то самотворчество Тарковского или лихой боевик Бондарчука. Последний, кстати, хотя бы уважительно относится к фантастике, в отличие от Тарковского, который при жизни откровенно признавался в том, что на дух ее не переносит.
Сама повесть в свое время весьма существенно повлияла на меня, в те годы юного студента, практически вчерашнего школьника. Надо напомнить, что мое поколение взрастало на лучезарных картинках мира Великого Кольца Ивана Ефремова, а затем и мира Полдня братьев Стругацких в пору так называемого «Золотого века» советской фантастики.
Опубликованная в журнале «Нева» повесть именно тогда заставила понять, а вернее, «нутром почувствовать», что, во-первых, нет никаких «объективных законов истории», о которых нам так много говорили преподаватели социально-экономических дисциплин, а есть всего лишь игра групп и группировок людей, преследующих свои корыстные интересы. Второе понимание, более разрушительное, десакрализировало власть. Стало ясно: на самом верху сидят такие же, как мы, а может, и еще хуже…
В те годы, когда успехи советской науки и техники были наглядны, особенно в освоении космического пространства, дружба народов крепла межнациональными браками, а государственные ошибки, казалось, разоблачены и преодолены историческими съездами, эти мысли не были столь очевидны, как может сейчас показаться обкормленным информацией согражданам. Именно поэтому я благодарен братьям Стругацким за произведения, написанные до «Обитаемого острова», за «сон золотой» о прекрасном и яростном мире, в котором интересно жить и работать. Благодарен и за остальные их повести: пробуждение ото сна малоприятно, однако небходимо. Уже потом пришли книги других авторов, художественно более сильных и откровенных, уже потом открылись глубины самитамиздата. Но все это было потом. Для старшего поколения, прошедшего войну, вряд ли писатели, даже самые гениальные, в те годы были нравственными авторитетами. Для нас же, выросших в атмосфере торжествующего атеизма и разоблаченного культа личности, для многих, возможно, являющимся субститутом вероучения, Стругацкие, несомненно, стали авторитетами. Цитаты из ранних Стругацких были своего рода текст-кодом, системой «свой-чужой» для поколения младших научных сотрудников, не знающих, что такое «шарашки», и пока еще не доживших до маразма НИИ эпохи позднего застоя. Казалось, есть шанс дожить до мира Полдня…