Мы с Васькой были уже на военном положении. И теперь лишь осознали подлинную беду — город был укреплен изрядно, склады полны боеприпасов и амуниции, однако гарнизон никуда не годился, и новоявленный военный губернатор фон Эссен приказал спешно учить новобранцев. Так что и я, и Семён Воронков, и друзья наши могли блеснуть как опытом, так и отвагой! Пока ни то, ни другое не требовалось, и я около недели исправно охранял портовые сооружения, смысла которых по сей день не постигаю.
Когда-то шумный и деятельный, порт обезлюдел. Величины он был неимоверной. Через Двину наведен был наплавной мост шириной в четыре сажени, так что две кареты могли преспокойно на нем разъехаться. Река оказалась перегорожена, и образовавшаяся гавань была заполнена судами, которые в ней кишмя кишели, швартуясь и к обоим берегам, и прямо к мосту. Теперь она опустела, лишь ниже по течению, за Цитаделью, стояло несколько пришвартованных суденышек, в том числе и довольно крупные барки, а также шесть канонерских лодок. Флот наш, хотя и был по приказу главного командира Рижского порта вице-адмирала Шешукова приведен в полную боевую готовность, особой веры в его победоносность не внушал. Но другого мы не имели — и потому охраняли его, как зеницу ока, по всем правилам, со сменой караула, паролями и отзывами, и регулярно доносили Шешукову о том, что порт пока безопасен.
Василий мой запасся где-то большой фехтовальной рапирой с чашкой, из коей впору было бы щи хлебать, и преважно с ней расхаживал по берегу. Там он повстречал Воронкова, который в свободную минуту отправился меня разыскивать.
— Знаешь ли новость? — не здороваясь, спросил меня Семён. — Только что был гонец к коменданту! Левиз разбит при Экау и отступает! Пруссаки висят у него на плечах, того и гляди объявятся у Риги.
Я сгоряча высказался так, что Васька и тот смутился.
— Это была лучшая часть войска нашего. Граверт и Клейст взяли ее в клещи. А наши почти не имели при себе артиллерии! Отчего я, старый дурак, подрядился расставлять пушки по валам, а не убедил начальство отправить пушки в помощь Левизу!
— Велики ли наши потери?
— Велики. Пока говорят о шести сотнях убитых да трех сотнях, угодивших в плен. А ведь корпус Граверта, к которому Бонапарт прицепил своего Макдональда, как темляк к сабельной рукояти, ненамного более Левизова отряда! Зато артиллерии у него втрое больше! И как теперь прикажете защищать город?
— Что у нас есть, кроме артиллерии? — спросил я.
— Новобранцы, от которых пока мало толку. Но пушки готовы к бою — стоят на новых лафетах и платформах, тяжелые — на главном валу, легкие — на равелинах. Ядра, бомбы и гранаты проверены и розданы… что еще? Ждать, пока неприятель любезно согласится форсировать Двину напротив наших бастионов и равелинов? А выше по течению, где он непременно наладит переправы, у нас ничего нет…
— Значит, все же будут жечь форштадты, — мрачно отвечал я. — Чтобы никто не подкрался к стенам незамеченным…
— Рад, что успел повидать тебя. Давай же обнимемся на прощание. Бог весть, доведется ли еще встретиться!
И мы, едва ль не роняя слез, крепко обнялись.
— Господа мои! — воскликнул изумленный Васька. — Да что ж вы это прежде смерти помираете!
— Дай проститься как следует, дурак, — отвечал я ему, — не то схлопочешь по уху.
Атаку на Ригу можно было ожидать в любой миг. Наконец Семён ушел к своим пушкам, я же остался в опустевшем порту.
Дальше были целые сутки полнейшей неопределенности. Всю ночь в Ригу возвращались левизовские разбитые части, затем стали наконец разбирать наплавной мост и отгонять плоты к правому берегу. Братство перевозчиков, занятое этой работой, к утру уже изнемогало. Потом подожгли Митавское предместье. Лето выдалось сухое, а на левом берегу стояли еще и большие склады мачтового и корабельного леса, вот все это и заполыхало с поразительной силой и быстротой. Вскоре левый берег сделался пустынен — никто уж не мог бы подкрасться к реке незаметно.
Я с верным моим Васькой попросту поселился в порту, оставив рижский дом на произвол судьбы. Кто-то из последних отступавших принес слух о переправе противника через Двину на несколько верст выше Риги, и население Московского и Петербуржского форштадтов, зная о пожаре Митавского предместья и предвидя такой же для своих жилищ, устремилось в крепость. Слух не подтвердился, комендант приказал всем вернуться обратно, однако люди медлили.