— Ну?
— Он этакого даже мне никогда не позволял.
— Может, приболел?
— Да какое!
Просто перемена подкатывает, подумал Натан. Зарево в воздухе, птицы эти, и все сносит прочь, как в плохой рекламе фильма, только легче, бледнее, тоньше. То видно, то нет.
— Приедешь обедать в воскресенье?
Еще будет ли воскресенье, усомнился Натан, но вслух сказал:
— Пожалуй.
— Софи пожарит курочку.
— М-м. Это мы любим.
— Я знаю. — Джошуа поднялся, похлопал Натана по плечу, вытер ладони о штаны. — Береги себя, Натан. Звякни, если что понадобится.
Джошуа уехал. Натан смотрел, как к крыльцу подступает темнота. Земля мало-помалу остывала, и ночные птицы завели свою перекличку, но Натан не чувствовал холода. Мёрфи проснулся, потянулся, уселся возле качалки. Натан пожал плечами, смиряясь с неизбежным, свесил руку и приласкал кота.
— Это что-то новенькое, а?
— Я знаю. Извини.
Натан оцепенел, но лишь на мгновение. Перед ним открывался «тоннель чудес», сулящий путешествие во мраке, когда можно ожидать чего угодно.
— Ты говорящий.
— Да, — без надобности подтвердил Мёрфи и расправил лапой усы. Натану было ясно, что кот не из болтливых и прежде молчал по собственному выбору. Однако…
— И чего ж ты вздумал?…
— Сам знаешь.
— Потому — конец приходит?
— Что-то грядет, — отозвался Мёрфи так, словно говорящий кот — самое обыденное дело. Сейчас, в печальных красных сумерках на берегу Залива, Натан готов был в это поверить. Там, за болотными травами Миссисипи, за обителью благочестия — домиком Джошуа, за большим городом с его нечистыми утехами что-то таилось. И подкрадывалось все ближе.
— А что — не знаешь?
— Перемена, — ответил Мёрфи. — Мост между мирами.
— Вроде как две лодки столкнутся в тумане, — негромко сказал Натан. — Стучат борт в борт, и милости просим, шагай с одной на другую.
Мёрфи моргнул, но не издал ни звука.
— А лодки эти — одна, что же, потонет?
— Не знаю, Натан.
— Не много ты знаешь, котофей, а туда же — волшебный…
Чисто «Рождественская песнь», подумал Натан. Сперва Джошуа, затем кот… на этом аналогия рассыпалась. Натану Раулону сравнялось восемьдесят восемь. Жить ему оставалось всего ничего, и добра окружающим он успел бы сделать не больше (если успел бы), меняйся не меняйся. Да и мог ли он повлиять на грядущее? Даже все зная?
Натан сидел не шевелясь. Было заполночь. Мёрфи дремал у него на коленях. Ночные звуки вытеснила тишина. А потом Натан расслышал тихий шорох гравия. По дорожке к ним кто-то шел.
— Гости, — бормотнул Мёрфи, открывая один глаз.
— Цыц.
Лужица жидкого света выплескивалась с крыльца на обочину дороги. На границе освещенного участка идущий остановился. Видны были только ноги, и то еле-еле.
— Кто тут? — спросил Натан, стараясь говорить спокойно и ровно. Он почувствовал, как подобрался Мёрфи, и ободряюще коснулся кошачьего загривка.
— Меня зовут Хории Садо, — ответил мужчина с едва уловимым акцентом. — Вы позволите подойти поближе?
Натан смолчал. Тем не менее Хории Садо сделал шаг вперед. Он был молод, в поношенной военной форме защитного цвета, болтавшейся на тощих плечах. У Натана чуть не остановилось сердце. Этого человека он видел во сне каждую ночь с той минуты в небе над Соломоновыми островами, когда своими пулями сразил его, юного стрелка с бомбардировщика-торпедоносца.
— Так не бывает, — запинаясь выдавил Натан.
— Говорящих котов тоже, — мягко возразил Мёрфи. Натан вдруг осерчал.
— Чего приперся? — воинственно спросил он. — И чего вырядился?
Садо улыбнулся.
— Хотел, чтобы вы меня узнали. И поняли, что я настроен серьезно.
— Серьезно? Порешить меня явился? Садо рассмеялся.
— К чему трудиться? Вас отделяет от смерти несколько недель, а то и дней. Грядут иные времена. Последние. Смена хозяина. Вот я и спохватился.
Глаза Мёрфи превратились в узенькие щелки, и он грозно заворчал. Натан потрепал его по спине — ну, ну! — и кот затих. Пользуясь вмешательством кота, чтобы собраться с мыслями, Натан разглядывал юношу (тот стоял у подъездной дороги и смотрел на него). Ежели мальчишка и впрямь Сатана, или Князь Тьмы, или антихрист, на кой юн приволокся к Натану? Это чего ж, испытание? Или наказание?
— Чего ты ко мне прицепился, дух? Я убил того паренька в честном бою, на войне. Жалко малого, да ведь война — она война и есть. Либо я его, либо он меня. А с дьяволом я сроду не якшался, слышь ты?