— Что это за место? Или… может быть, я не должен спрашивать?
— Нет, почему же. Я нахожусь здесь, чтобы по мере возможности удовлетворить ваше любопытство. Это место мы условно называем Замок. А меня можете называть Посредником. Тоже условно, конечно.
Теперь я понял, что мне казалось странным в его речи. Артикуляция у него не совпадала с произношением. Как в кино при дубляже. Словно говорил кто-то другой. И все это — наваждение?
— Следует отметить сразу — вы попали сюда в результате ошибки. Ошибки преступной. О, я не виню вас. Ваше любопытство простительно. Но Рихеза злоупотребила своей силой. Она, если можно так выразиться, не прошла через стену, а пробила ее. Трудно представить, что могло бы произойти, не будь с вами мальчика. Если бы вы действительно должны были прийти к нам, вы бы оказались в мире, соответствующем вашим представлениям. А в вашем случае приходится давать объяснения. Для этого я здесь и нахожусь.
— Но ведь так не бывает — войти в подворотню, а выйти в другом измерении!
— Да, — вежливо подтвердил он. — Не бывает. Я, например, этого не могу. — Он на мгновение остановился. — Видите ли, и вы, и я — каждый из нас живет в своем мире. И вы, и я строим этот мир собственными силами, правда, разными средствами, но, в сущности, разница между нами не так уж велика. Однако есть люди, способные существовать в разных мирах, точнее, свободно переходить из одного в другой. У вас их функции многоразличны. У нас — одна.
— Какая же? — спросил я и вспомнил ответ Рихезы: «А вот эта самая».
— Это трудно определить кратко… ну, если угодно, помощь. Их чувства предельно обострены, иначе они не могли бы определить точку перехода. И, найдя такую точку, они могут перейти свободно, не прибегая к дополнительным приспособлениям, как другие…
«А что такое «другие»?» — хотел было спросить я, но почему-то догадался, что он мне не ответит.
— Но когда они служат сопровождающими, для перехода нужны определенные условия. Однако их обостренные чувства имеют порой побочный эффект…
Он был мягок и предупредителен. Ничего общего с замкнутой Рихезой, и все же любой человек, мне кажется, в трудную минуту предпочтет, чтобы рядом оказалась Рихеза, а не Посредник.
— Значит, все-таки ангел, — сказал я. Он сделал отрицательный жест.
— Ангелы не страдают.
«Не страдают…» Выходит, они способны заставить страдать?
— Рихеза! Что с ней?
— Она здесь, — успокаивающе сказал он, и Рихеза тут же появилась, как будто все время была рядом, хотя до этого я ее не видел. Впрочем, вероятно, она просто стояла в тени. Однако вид ее заслуживал внимания, хотя бы потому, что был иным, чем обычно. На ней было темное платье до пола, а на плечах — какая-то меховая хламида. Волосы у нее были длиннее и светлее, чем раньше, а лицо — бледнее. Но это была она, без всякого сомнения.
Должно быть, мой взгляд все-таки выразил удивление, потому что первые ее слова были:
— Что смотришь? Я так и должна выглядеть здесь. Все они переделывают меня… перемалывают — там, здесь, где я задействована сообразно плану… А я все та же.
— Что это, Рихеза?
— Это? — Она обвела рукой пространство. — Замок. Большая площадка для игр маленького мальчика. Ты хочешь спросить, где он? Он рядом, но ты не увидишь его. Он получил то, что хотел. И она получала. Мальчику нужны приключения, женщине — покой. Пожалуйста — хватило бы сил. Но ты не смог… Если бы ты сумел, сейчас бы здесь была иная реальность. Твоя собственная, такая, как хочешь.
— Но ведь нельзя все исполнить!
— Можно, — сказал Посредник. Пока говорила Рихеза, я забыл о нем, как не было его, а теперь он опять появился, а Рихеза отошла в тень, исчезла. — Все можно, при условии, что не будет нарушен нравственный закон, единый для всех. Однако она права — мало быть несчастным, нужен особый строй души. Хотя для нее важнее первое, а для нас — второе. И все равно этого мало. Вы ведь так и не поверили до конца. Что бы вы ни увидели и ни услышали здесь, вы потом придумаете правдоподобное объяснение. Над вами довлеет распространенное представление о призрачности вымысла. А человек двух миров — реальный образ. Такой реальный, что достаточно малейшей смены ракурса, чтобы стать нереальным. Поэтому ему везде дорога и открыта. А кому больше открыто, тот должен соблюдать более строгие запреты. Впрочем, я догадываюсь, на чем вы сыграли — на жалости…
— Не то, не то! — вновь раздался голос Рихезы. — Желание помочь — это не жалость. Жалости вообще не должно быть. И меня никто не смеет жалеть. Потому что помочь может только сильный, а жалеть сильного — это свыше всяких сил.